щиваютъ; то явно, что она достигается упражненіемъ и наукою. Размысли, Сократъ, къ чему клонятся наказанія преступниковъ, — и онѣ научатъ тебя, что люди почитаютъ B. добродѣтель пріобрѣтаемою. Никто не наказываетъ виновныхъ съ тою мыслію, и для того, что они неправы[1], развѣ будутъ бить человѣка безразсудно, какъ животное. Рѣшаясь наказать кого нибудь по правиламъ благоразумія, наказываютъ не за прошедшее преступленіе — что сдѣлано, того не передѣлаешь — а ради будущаго, чтобы, то есть, и самъ виновный не совершилъ снова преступленія, и другой, видѣвшій примѣръ наказанія, не рѣшился совершить его. Но кто имѣетъ такую мысль, тотъ конечно думаетъ, что добродѣтели можно учить, и наказываетъ для отвращенія C. отъ зла. Этою мыслію водятся всѣ наказывающіе и частно и публично. Всѣ люди преслѣдуютъ и наказываютъ того, кого почитаютъ виновнымъ; преслѣдуютъ и наказываютъ не менѣе и Аѳиняне, твои соотечественники; слѣдовательно и Аѳиняне принадлежатъ въ числу людей, увѣренныхъ, что добродѣтель пріобрѣтается наукою. И такъ теперь, мнѣ кажется, достаточно доказано, что твои сограждане, Сократъ, справедливо допускаютъ къ политическимъ D. совѣщаніямъ и мѣдника, и кожевника, и почитаютъ добродѣтель изучимою и пріобрѣтаемою.
Остается еще разрѣшить твое недоумѣніе касательно добродѣтельныхъ людей, почему они учатъ сыновей своихъ всему, что могутъ преподать имъ учители, и воспитываютъ ихъ мудрецами, а въ добродѣтели, которою сами
- ↑ Что они не правы, ὅτι ἠδίκησεν. Такъ какъ этотъ глаголъ относится къ τοὺς ἀδικοῦντας; то надлежало бы сказать, ὅτι ἠδίκησαν: но такой переходъ отъ множественнаго къ единственному числу въ греческомъ языкѣ весьма не рѣдокъ. См. Gorg. p. 525. B. Mathiae. Gram. gr. p. 587. Въ подобныхъ случаяхъ глаголъ, поставленный въ единственномъ числѣ, лучше переводить безлично.
шеніи политической добродѣтели, то его признаніе сочли бы сумасшествіемъ; потому что она, хоть отчасти, есть въ каждомъ. Такимъ образомъ софистъ противурѣчитъ самому себѣ; потому что въ первомъ случаѣ подъ политическою добродѣтелію разумѣлъ онъ только логическую форму, а теперь беретъ ее въ значеніи реальномъ.
щивают; то явно, что она достигается упражнением и наукою. Размысли, Сократ, к чему клонятся наказания преступников, — и они научат тебя, что люди почитают B. добродетель приобретаемою. Никто не наказывает виновных с тою мыслью, и для того, что они неправы[1], разве будут бить человека безрассудно, как животное. Решаясь наказать кого-нибудь по правилам благоразумия, наказывают не за прошедшее преступление — что сделано, того не переделаешь — а ради будущего, чтобы, то есть, и сам виновный не совершил снова преступления, и другой, видевший пример наказания, не решился совершить его. Но кто имеет такую мысль, тот конечно думает, что добродетели можно учить, и наказывает для отвращения C. от зла. Этою мыслью водятся все наказывающие и частно и публично. Все люди преследуют и наказывают того, кого почитают виновным; преследуют и наказывают не менее и Афиняне, твои соотечественники; следовательно и Афиняне принадлежат в числу людей, уверенных, что добродетель приобретается наукою. Итак теперь, мне кажется, достаточно доказано, что твои сограждане, Сократ, справедливо допускают к политическим D. совещаниям и медника, и кожевника, и почитают добродетель изучимою и приобретаемою.
Остается еще разрешить твое недоумение касательно добродетельных людей, почему они учат сыновей своих всему, что могут преподать им учители, и воспитывают их мудрецами, а в добродетели, которою сами
————————————
- ↑ Что они не правы, ὅτι ἠδίκησεν. Так как этот глагол относится к τοὺς ἀδικοῦντας; то надлежало бы сказать, ὅτι ἠδίκησαν: но такой переход от множественного к единственному числу в греческом языке весьма не редок. См. Gorg. p. 525. B. Mathiae. Gram. gr. p. 587. В подобных случаях глагол, поставленный в единственном числе, лучше переводить безлично.
шении политической добродетели, то его признание сочли бы сумасшествием; потому что она, хоть отчасти, есть в каждом. Таким образом софист противуречит самому себе; потому что в первом случае под политическою добродетелию разумел он только логическую форму, а теперь берет ее в значении реальном.
