что ихъ умозаключенія заимствованы у Протагора и подобныхъ ему мудрецовъ, предостерегаетъ ихъ, что бы они не попались въ собственныя свои сѣти. Если, сказалъ онъ, никому нельзя лгать; то никому нельзя и ошибаться въ мнѣніяхъ. А какъ скоро никому нельзя ошибочно судить о вещахъ; то не можетъ быть ни глупцовъ, ни невѣждъ. Когда же нѣтъ ни глупости, ни невѣжества; то вѣрно всѣ умны, и никто не уклоняется отъ истины. Но если никто не уклоняется отъ истины; то къ какой же стати вы беретесь преподавать мудрость и добродѣтель? Кого вамъ учить, когда всѣ мудры? Почувствовавъ ѣдкость этого вопроса, софисты хотятъ отмстить Сократу: но Сократъ изъ ихъ же основаній выводитъ заключеніе, что ни онъ и ни кто другой не можетъ ошибаться въ своихъ сужденіяхъ.
Эти обличенія подаютъ поводъ Ктизиппу преслѣдовать Эвтидема и Діонисіодора колкими остротами и насмѣшками, а Сократу — случай дать имъ новый урокъ, какъ лучше разсуждать о добродѣтели. Мы, кажется, остановились на томъ, говоритъ онъ Клиніасу, что надобно заботиться о пріобрѣтеніи мудрости, то-есть, философствовать. Теперь вотъ вопросъ: какой мудрости, какого знанія долженъ искать философъ? Вѣроятно такого, которое принесло бы ему пользу? Но не все, что можетъ принести пользу, должно быть предметомъ нашихъ исканій. Есть знанія и искуства, доставляющія намъ хорошіе плоды, но не показывающія, какъ употреблять ихъ, и по тому недостаточныя для истиннаго счастія. Надобно желать такого знанія, которое давало бы намъ полезныя орудія и научало благоразумному употребленію ихъ. Столь важное знаніе, строго судя, не есть ни игра на цитрѣ, ни искуство писать рѣчи, ни военная наука. Но нельзя ли разумѣть его подъ именемъ искуства царскаго, или политическаго? — Обнимая собою всѣ части государства, оно конечно представляется знаніемъ высокимъ, и однакожь едвали заключаетъ въ себѣ то, чего мы ищемъ.
Изъясняя эти мысли, Сократъ съ намѣреніемъ показы-
что их умозаключения заимствованы у Протагора и подобных ему мудрецов, предостерегает их, что бы они не попались в собственные свои сети. Если, сказал он, никому нельзя лгать; то никому нельзя и ошибаться в мнениях. А как скоро никому нельзя ошибочно судить о вещах; то не может быть ни глупцов, ни невежд. Когда же нет ни глупости, ни невежества; то верно все умны, и никто не уклоняется от истины. Но если никто не уклоняется от истины; то с какой же стати вы беретесь преподавать мудрость и добродетель? Кого вам учить, когда все мудры? Почувствовав едкость этого вопроса, софисты хотят отмстить Сократу: но Сократ из их же оснований выводит заключение, что ни он и ни кто другой не может ошибаться в своих суждениях.
Эти обличения подают повод Ктизиппу преследовать Эвтидема и Дионисиодора колкими остротами и насмешками, а Сократу — случай дать им новый урок, как лучше рассуждать о добродетели. Мы, кажется, остановились на том, говорит он Клиниасу, что надобно заботиться о приобретении мудрости, то есть, философствовать. Теперь вот вопрос: какой мудрости, какого знания должен искать философ? Вероятно такого, которое принесло бы ему пользу? Но не всё, что может принести пользу, должно быть предметом наших исканий. Есть знания и искусства, доставляющие нам хорошие плоды, но не показывающие, как употреблять их, и потому недостаточные для истинного счастья. Надобно желать такого знания, которое давало бы нам полезные орудия и научало благоразумному употреблению их. Столь важное знание, строго судя, не есть ни игра на цитре, ни искусство писать речи, ни военная наука. Но нельзя ли разуметь его под именем искусства царского, или политического? — Обнимая собою все части государства, оно конечно представляется знанием высоким, и однако ж едвали заключает в себе то, чего мы ищем.
Изъясняя эти мысли, Сократ с намерением показы-
