Этотъ софизмъ очевидно направленъ противъ Сократова ученія объ общихъ понятіяхъ и тѣснѣйшей связи ихъ съ вещами недѣлимыми, откуда потомъ Платонъ вывелъ свое заключеніе, что сущность вещей содержится въ идеяхъ. Все различіе между Сократовою и Платоновою мыслію состояло въ томъ, что первая имѣла характеръ логическій, а послѣдняя — метафизическій: это замѣтилъ еще Аристотель[1]. Извѣстно, что между эристами и послѣдователями Сократа были большіе споры и разногласія объ отношеніи родовыхъ и индивидуальныхъ понятій. Послѣдніе утверждали, что можно соединять понятія частныя, и подводить ихъ подъ одно родовое, или умственное: а первые доказывали, что частныхъ понятій соединять нельзя; ибо сказуемыя, усвояемыя какой нибудь вещи, не содержатся въ ея сущности, но приписываются ей отвнѣ (то-есть отъ нашего ума), какъ нѣчто чуждое. Нѣкоторые же это положеніе простирали еще далѣе, отрицая вообще возможность утверждать — что бы то ни было о каждомъ предметѣ[2]. Къ такимъ-то эристамъ надобно отнесть и нашихъ софистовъ.
Вотъ та часть разговора, въ которой Платонъ съ неподражаемымъ искуствомъ связалъ въ одно цѣлое почти всѣ, славившіеся въ его время софизмы! Здѣсь каждое отдѣленіе носитъ печать его генія: не возможно было лучше изобразить и опровергнуть бѣдность, пустоту и пошлость эристики; нельзя было также яснѣе раскрыть достоинство Сократовой методы и показать, въ какой степени она способна къ распутыванію самыхъ затѣйливыхъ хитросплетеній. Здѣсь даже длинное и нѣсколько утомительное пустословіе софистовъ допущено не безъ основанія. Въ Греціи діалектика, въ извѣстный періодъ времени, была всеобщею заразою: многіе по цѣлымъ днямъ находились въ сообществѣ говоруновъ, щеголявшихъ гибкимъ умомъ и смѣшившихъ слабоуміе и
- ↑ Metaph. XIII. 4. сн. 1. 6.
- ↑ См. Soph. p. 251. C. Phileb. p. 14. C. Arist. Metaph. IV. 19. p. 119. VII. 3. p. 169.
Этот софизм очевидно направлен против Сократова учения об общих понятиях и теснейшей связи их с вещами неделимыми, откуда потом Платон вывел свое заключение, что сущность вещей содержится в идеях. Всё различие между Сократовою и Платоновою мыслью состояло в том, что первая имела характер логический, а последняя — метафизический: это заметил еще Аристотель[1]. Известно, что между эристами и последователями Сократа были большие споры и разногласия об отношении родовых и индивидуальных понятий. Последние утверждали, что можно соединять понятия частные, и подводить их под одно родовое, или умственное: а первые доказывали, что частных понятий соединять нельзя; ибо сказуемые, усвояемые какой-нибудь вещи, не содержатся в её сущности, но приписываются ей отвне (то есть от нашего ума), как нечто чуждое. Некоторые же это положение простирали еще далее, отрицая вообще возможность утверждать — что бы то ни было о каждом предмете[2]. К таким-то эристам надобно отнесть и наших софистов.
Вот та часть разговора, в которой Платон с неподражаемым искусством связал в одно целое почти все, славившиеся в его время софизмы! Здесь каждое отделение носит печать его гения: не возможно было лучше изобразить и опровергнуть бедность, пустоту и пошлость эристики; нельзя было также яснее раскрыть достоинство Сократовой методы и показать, в какой степени она способна к распутыванию самых затейливых хитросплетений. Здесь даже длинное и несколько утомительное пустословие софистов допущено не без основания. В Греции диалектика, в известный период времени, была всеобщею заразою: многие по целым дням находились в сообществе говорунов, щеголявших гибким умом и смешивших слабоумие и
————————————
