люди разсудительные не знаютъ того, что они разсудительны. — Но я такъ не думаю. — Между тѣмъ немного прежде, продолжалъ я, тобою было сказано, что художникамъ, хотя они производятъ и чужое, ничто не препятствуетъ быть разсудительными. — Да, было сказано; такъ чтожъ? — Ничего; говори: кажется ли тебѣ хоть отчасти, что врачь, исцѣляя кого-нибудь, приноситъ пользу и себѣ, и тому, кого исцѣляетъ? — Кажется. — Но дѣлающій это, дѣлаетъ, что B. должно? — Да. — А дѣлающій, что должно, не разсудителенъ ли? — Конечно разсудителенъ. — Не необходимо ли также врачу знать, когда онъ лѣчитъ съ пользою и когда нѣтъ, равно какъ и всякому художнику, — когда будетъ выгода отъ его работы и когда не будетъ? — Можетъ быть, необходимо. — Стало быть, иногда, дѣйствуя съ пользою или вредомъ, врачь не знаетъ себя, какъ онъ дѣлаетъ; хотя, дѣйствуя съ пользою, C. поступаетъ, какъ ты сказалъ, разсудительно. Или не такъ говорилъ ты? — Такъ. — Слѣдовательно иногда, дѣйствуя съ пользою, онъ, при всей своей разсудительности, не знаетъ себя, не знаетъ то-есть, что онъ разсудителенъ. — Но этого, Сократъ, быть не можетъ, сказалъ Критіасъ. Если же ты пришелъ къ такому заключенію необходимо, на основаніи чего-нибудь въ прежде допущенныхъ мною положеніяхъ; то я скорѣе пересмотрю ихъ и не постыжусь признаться, что утверждалъ несправедливо, нежели соглашусь, что человѣкъ, D. незнающій самаго себя, разсудителенъ. Вѣдь моя мысль о разсудительности почти сходится съ мыслію о самопознаніи и не отличается отъ надписи, сдѣланной въ Дельфахъ. Эта надпись, мнѣ кажется, есть привѣтствіе бога къ приходящимъ, употребленное тамъ вмѣсто «здраствуй» (χαίρε); потому что E. привѣтствіе «здраствуй» несправедливо, — не того надобно желать другъ другу, а разсудительности. Такимъ образомъ богъ совѣтуетъ входящимъ нѣчто отличное отъ совѣта человѣческаго. И эту-то мысль, по видимому, имѣлъ въ умѣ человѣкъ, посвятившій Дельфамъ свою надпись; то-есть, онъ всегда и всякому входящему говоритъ: будь разсудителенъ.
люди рассудительные не знают того, что они рассудительны. — Но я так не думаю. — Между тем немного прежде, продолжал я, тобою было сказано, что художникам, хотя они производят и чужое, ничто не препятствует быть рассудительными. — Да, было сказано; так что ж? — Ничего; говори: кажется ли тебе хоть отчасти, что врачь, исцеляя кого-нибудь, приносит пользу и себе, и тому, кого исцеляет? — Кажется. — Но делающий это, делает, что B. должно? — Да. — А делающий, что должно, не рассудителен ли? — Конечно рассудителен. — Не необходимо ли также врачу знать, когда он лечит с пользою и когда нет, равно как и всякому художнику, — когда будет выгода от его работы и когда не будет? — Может быть, необходимо. — Стало быть, иногда, действуя с пользою или вредом, врачь не знает себя, как он делает; хотя, действуя с пользою, C. поступает, как ты сказал, рассудительно. Или не так говорил ты? — Так. — Следовательно иногда, действуя с пользою, он, при всей своей рассудительности, не знает себя, не знает то есть, что он рассудителен. — Но этого, Сократ, быть не может, сказал Критиас. Если же ты пришел к такому заключению необходимо, на основании чего-нибудь в прежде допущенных мною положениях; то я скорее пересмотрю их и не постыжусь признаться, что утверждал несправедливо, нежели соглашусь, что человек, D. незнающий самого себя, рассудителен. Ведь моя мысль о рассудительности почти сходится с мыслью о самопознании и не отличается от надписи, сделанной в Дельфах. Эта надпись, мне кажется, есть приветствие бога к приходящим, употребленное там вместо «здравствуй» (χαίρε); потому что E. приветствие «здравствуй» несправедливо, — не того надобно желать друг другу, а рассудительности. Таким образом бог советует входящим нечто отличное от совета человеческого. И эту-то мысль, по-видимому, имел в уме человек, посвятивший Дельфам свою надпись; то есть, он всегда и всякому входящему говорит: будь рассудителен.
