гому, сказалъ я: о какомъ знаніи говоришь ты? не о томъ ли E. какъ шить обувь? — Нѣтъ, клянусь Зевсомъ. — Или, какъ обработывать мѣдь? — Отнюдь нѣтъ. — Или, какъ обходиться съ шерстью и другими подобными вещами? — Вовсе не то. — Ну такъ мы не стоимъ въ своемъ словѣ, сказалъ я, что человѣкъ, живущій съ знаніемъ, счастливъ. Эти люди живутъ съ знаніемъ, и однакоже ты не признаешь ихъ счастливыми, а приписываешь счастіе, кажется, только нѣкоторымъ изъ людей, живущихъ съ знаніемъ. Можетъ быть, по твоему мнѣнію, счастливъ тотъ, о которомъ я недавно упоминалъ, то-есть, кто знаетъ все будущее? Такъ прорицателя, или кого 174. другаго называешь ты благополучнымъ? — И прорицателя, и другаго, отвѣчалъ онъ. — Кого же другаго? спросилъ я: не того ли, кто, кромѣ будущаго, знаетъ и прошедшее, и настоящее, для кого нѣтъ ничего неизвѣстнаго? Предположимъ, пожалуй, и такого человѣка. Ужъ конечно ты не укажешь на другаго, кто жилъ бы съ большимъ знаніемъ, чѣмъ этотъ? Безъ сомнѣнія не укажу. — Но я желаю еще знать, которое изъ знаній дѣлаетъ его благополучнымъ: или, всѣ онѣ равномѣрно? — Отнюдь не равномѣрно, сказалъ онъ. — Которое B. же больше? и что знаетъ оно изъ настоящаго, прошедшаго и будущаго? Ужъ не игра ли это въ кости? — Какая игра въ кости! — Такъ не искуство ли счисленія? — О, нѣтъ. — Или, не врачебная ли наука? — Далеко, сказалъ онъ. — Однакожъ то знаніе, о которомъ я спрашиваю, безъ сомнѣнія имѣетъ какой-нибудь предметъ? — Имѣетъ, отвѣчалъ онъ, — добро и зло. — О лукавецъ! сказалъ я, ты давно уже водишь меня въ кругу, скрывая, что жить благополучно и счастливо, значитъ, жить не съ знаніемъ вообще и не со всѣми другими знаніями, а C. только съ тѣмъ, которое относится къ добру и злу. Но скажи, Критіасъ: если это знаніе ты отдѣлишь отъ прочихъ; то искуство врачебное менѣе ли будетъ врачевать, башмачное менѣе ли будетъ обувать, ткацкое менѣе ли будетъ ткать, также искуство кормчаго менѣе ли будетъ препятствовать намъ погибнуть на морѣ, а искуство полководца —
гому, сказал я: о каком знании говоришь ты? не о том ли E. как шить обувь? — Нет, клянусь Зевсом. — Или, как обрабатывать медь? — Отнюдь нет. — Или, как обходиться с шерстью и другими подобными вещами? — Вовсе не то. — Ну так мы не стоим в своем слове, сказал я, что человек, живущий со знанием, счастлив. Эти люди живут со знанием, и однако же ты не признаешь их счастливыми, а приписываешь счастье, кажется, только некоторым из людей, живущих со знанием. Может быть, по твоему мнению, счастлив тот, о котором я недавно упоминал, то есть, кто знает всё будущее? Так прорицателя, или кого 174. другого называешь ты благополучным? — И прорицателя, и другого, отвечал он. — Кого же другого? спросил я: не того ли, кто, кроме будущего, знает и прошедшее, и настоящее, для кого нет ничего неизвестного? Предположим, пожалуй, и такого человека. Уж конечно ты не укажешь на другого, кто жил бы с большим знанием, чем этот? Без сомнения не укажу. — Но я желаю еще знать, которое из знаний делает его благополучным: или, все они равномерно? — Отнюдь не равномерно, сказал он. — Которое B. же больше? и что знает оно из настоящего, прошедшего и будущего? Уж не игра ли это в кости? — Какая игра в кости! — Так не искусство ли счисления? — О, нет. — Или, не врачебная ли наука? — Далеко, сказал он. — Однакож то знание, о котором я спрашиваю, без сомнения имеет какой-нибудь предмет? — Имеет, отвечал он, — добро и зло. — О лукавец! сказал я, ты давно уже водишь меня в кругу, скрывая, что жить благополучно и счастливо, значит, жить не со знанием вообще и не со всеми другими знаниями, а C. только с тем, которое относится к добру и злу. Но скажи, Критиас: если это знание ты отделишь от прочих; то искусство врачебное менее ли будет врачевать, башмачное менее ли будет обувать, ткацкое менее ли будет ткать, также искусство кормчего менее ли будет препятствовать нам погибнуть на море, а искусство полководца —
