на войнѣ? — Не менѣе, отвѣчалъ онъ. — Между тѣмъ, D. любезный Критіасъ, привести каждое изъ этихъ знаній въ хорошее состояніе, сдѣлать его полезнымъ, — неудастся намъ, пока не будетъ у насъ того перваго. — Твоя правда. — А первое-то, какъ видно, есть не та разсудительность, но другая, которая должна приносить намъ пользу; потому что она представляется уже не какъ знаніе знаній и незнаній, а какъ знаніе добра и зла; такъ что, если та послѣдняя полезна, то первая была бы чѣмъ-то отличнымъ отъ полезнаго. — Какъ? спросилъ онъ; развѣ она не можетъ быть полезною? Будучи знаніемъ знаній, то-есть, господствуя надъ всѣми знаніями, E. она имѣетъ въ своей власти и то знаніе, которое относится къ добру, слѣдовательно можетъ приносить намъ пользу. — Но она ли врачуетъ, или врачебная наука? спросилъ я. Равнымъ образомъ, она ли совершаетъ дѣла, входящія въ область всѣхъ другихъ искуствъ, или каждое изъ нихъ дѣлаетъ свое? Не согласились ли мы давно уже, что разсудительность есть только знаніе знанія и незнанія, не болѣе? Правда вѣдь? — Явно. — Слѣдовательно, не она причина здоровья. — Безъ сомнѣнія. — То-есть, здоровье зависитъ отъ другаго искуства. 175. Или нѣтъ? — Отъ другаго. — А потому она и не причина пользы, другъ мой; такъ какъ это дѣло мы теперь же приписали иному искуству. Не правда ли? — Конечно. — Какимъ же образомъ разсудительность будетъ полезна, не производя никакой пользы? — Кажется, никакимъ, Сократъ.
Видишь ли, Критіасъ? я давно имѣлъ причину безпокоиться и не безъ основанія обвинялъ себя, что не открываю ничего дѣльнаго въ разсудительности. Если бы отъ меня была B. польза для надлежащихъ изслѣдованій; то предметъ, почитающійся прекраснѣйшимъ изъ всѣхъ, не показался бы намъ безполезнымъ. А теперь мы потерялись, мы не можемъ опредѣлить, съ которою изъ вещей нарицатель именъ соединилъ имя разсудительности. Предположены были конечно многія: но наша бесѣда показала несообразность ихъ. Предположено
на войне? — Не менее, отвечал он. — Между тем, D. любезный Критиас, привести каждое из этих знаний в хорошее состояние, сделать его полезным, — неудастся нам, пока не будет у нас того первого. — Твоя правда. — А первое-то, как видно, есть не та рассудительность, но другая, которая должна приносить нам пользу; потому что она представляется уже не как знание знаний и незнаний, а как знание добра и зла; так что, если та последняя полезна, то первая была бы чем-то отличным от полезного. — Как? спросил он; разве она не может быть полезною? Будучи знанием знаний, то есть, господствуя над всеми знаниями, E. она имеет в своей власти и то знание, которое относится к добру, следовательно может приносить нам пользу. — Но она ли врачует, или врачебная наука? спросил я. Равным образом, она ли совершает дела, входящие в область всех других искусств, или каждое из них делает свое? Не согласились ли мы давно уже, что рассудительность есть только знание знания и незнания, не более? Правда ведь? — Явно. — Следовательно, не она причина здоровья. — Без сомнения. — То есть, здоровье зависит от другого искусства. 175. Или нет? — От другого. — А потому она и не причина пользы, друг мой; так как это дело мы теперь же приписали иному искусству. Не правда ли? — Конечно. — Каким же образом рассудительность будет полезна, не производя никакой пользы? — Кажется, никаким, Сократ.
Видишь ли, Критиас? я давно имел причину беспокоиться и не без основания обвинял себя, что не открываю ничего дельного в рассудительности. Если бы от меня была B. польза для надлежащих исследований; то предмет, почитающийся прекраснейшим из всех, не показался бы нам бесполезным. А теперь мы потерялись, мы не можем определить, с которою из вещей нарицатель имен соединил имя рассудительности. Предположены были конечно многие: но наша беседа показала несообразность их. Предположено
