съ людьми; то-есть, опредѣляетъ святость не самымъ существомъ справедливости, а только ея отношеніемъ. По этому Сократъ признаетъ нужнымъ прояснить понятіе обхожденія и, вмѣстѣ съ Эвтифрономъ, разумѣя его какъ стараніе оказать пользу тому, съ кѣмъ обходимся, заключаетъ, что обходиться съ богами, значитъ приносить имъ пользу, или дѣлать ихъ лучшими. Само собою разумѣется, что Эвтифронъ не могъ согласиться на это заключеніе, а спѣшилъ исправить свою мысль, представляя святость, какъ искуство рабски служитъ богамъ (ὑπηρετικὴ). Но Сократъ преслѣдуетъ своимъ анализомъ и это новое опредѣленіе: онъ разсматриваетъ значеніе служенія, поколику оно почитается признакомъ святости, и находитъ, что служеніе въ этомъ смыслѣ есть орудіе, посредствомъ котораго боги нѣчто производятъ, а потому спрашиваетъ: что такое производятъ боги, пользуясь нашими услугами? На этотъ вопросъ Эвтифронъ не находитъ прямаго отвѣта, но, самъ не замѣчая, возвращается къ прежнему своему понятію о святости. Онъ говоритъ: святость есть умѣнье въ молитвахъ и жертвоприношеніяхъ дѣлать угодное богамъ. Чтобы показать ему, что онъ дѣйствительно возвратился къ тому положенію, которымъ началъ и отъ котораго потомъ самъ отказался, Сократъ разбираетъ понятіе молитвы и жертвоприношенія и, находя, что молиться значитъ просить, а приносить жертвы — давать, заключаетъ, что святость есть торговая сдѣлка людей съ богами. Это заключеніе заставило Эвтифрона понять жертвоприношеніе и молитву, уже какъ выраженіе благодарности, и сказать, что такое выраженіе богамъ любезнѣе всего; а отсюда само собою слѣдовало, что святымъ дѣломъ называется дѣло боголюбезное, между тѣмъ какъ прежде было доказано Сократомъ и допущено Эвтифрономъ, что боголюбезное отлично отъ святаго. Поэтому Сократъ выражаетъ свое сожалѣніе, что онъ не узналъ, что такое святость, и не имѣетъ возможности избавиться отъ обвиненія, взнесеннаго Мелитомъ.
с людьми; то есть, определяет святость не самым существом справедливости, а только её отношением. Поэтому Сократ признает нужным прояснить понятие обхождения и, вместе с Эвтифроном, разумея его как старание оказать пользу тому, с кем обходимся, заключает, что обходиться с богами, значит приносить им пользу, или делать их лучшими. Само собою разумеется, что Эвтифрон не мог согласиться на это заключение, а спешил исправить свою мысль, представляя святость, как искусство рабски служит богам (ὑπηρετικὴ). Но Сократ преследует своим анализом и это новое определение: он рассматривает значение служения, поколику оно почитается признаком святости, и находит, что служение в этом смысле есть орудие, посредством которого боги нечто производят, а потому спрашивает: что такое производят боги, пользуясь нашими услугами? На этот вопрос Эвтифрон не находит прямого ответа, но, сам не замечая, возвращается к прежнему своему понятию о святости. Он говорит: святость есть уменье в молитвах и жертвоприношениях делать угодное богам. Чтобы показать ему, что он действительно возвратился к тому положению, которым начал и от которого потом сам отказался, Сократ разбирает понятие молитвы и жертвоприношения и, находя, что молиться значит просить, а приносить жертвы — давать, заключает, что святость есть торговая сделка людей с богами. Это заключение заставило Эвтифрона понять жертвоприношение и молитву, уже как выражение благодарности, и сказать, что такое выражение богам любезнее всего; а отсюда само собою следовало, что святым делом называется дело боголюбезное, между тем как прежде было доказано Сократом и допущено Эвтифроном, что боголюбезное отлично от святого. Поэтому Сократ выражает свое сожаление, что он не узнал, что такое святость, и не имеет возможности избавиться от обвинения, взнесенного Мелитом.
