логію по окончаніи судопроизводства надъ Сократомъ, странно было бы почитать ее свободнымъ произведеніемъ ума Платонова; ибо для какой цѣли ораторъ сталъ бы измышлять собственныя свои доказательства и навязывать ихъ Сократу, если послѣдній оправдывалъ себя совсѣмъ иначе, и если въ памяти Аѳинянъ еще живо сохранились всѣ мысли защитительной его рѣчи? Апологія, какъ свободное произведеніе Платона послѣ смерти его учителя, не послужила ли бы скорѣе въ укоръ самому учителю, что онъ не умѣлъ выиграть свое дѣло? По этому мы думаемъ, что это сочиненіе принадлежитъ Платону, какъ мимику, или и того болѣе, — какъ писателю, близко и вѣрно изложившему ту самую рѣчь, которою дѣйствительно оправдывалъ себя Сократъ, и которую ученикъ его пожелалъ сберечь для потомства, какъ неоспоримый документъ Сократовой невинности и ясную улику Аѳинянъ въ несправедливомъ рѣшеніи Сократова дѣла. Этого же мнѣнія держится и Шлейермахеръ.
логию по окончании судопроизводства над Сократом, странно было бы почитать ее свободным произведением ума Платонова; ибо для какой цели оратор стал бы измышлять собственные свои доказательства и навязывать их Сократу, если последний оправдывал себя совсем иначе, и если в памяти Афинян еще живо сохранились все мысли защитительной его речи? Апология, как свободное произведение Платона после смерти его учителя, не послужила ли бы скорее в укор самому учителю, что он не умел выиграть свое дело? Поэтому мы думаем, что это сочинение принадлежит Платону, как мимику, или и того более, — как писателю, близко и верно изложившему ту самую речь, которою действительно оправдывал себя Сократ, и которую ученик его пожелал сберечь для потомства, как неоспоримый документ Сократовой невинности и ясную улику Афинян в несправедливом решении Сократова дела. Этого же мнения держится и Шлейермахер.
