Впрочемъ, касательно подлинности лица Критонова въ этомъ разговорѣ, критики еще не согласны между собою. Діогенъ Лаерцій приводитъ преданіе (II. 20. 53. 60), что бѣжать изъ темницы предлагалъ Сократу не Критонъ, а Эсхинъ, и что Эсхина Платонъ замѣнилъ Критономъ, въ угодность Аристиппу.
Если этому преданію мы припишемъ нѣкоторое правдоподобіе; то придемъ къ слѣдующему вопросу: разсматриваемый разговоръ, есть ли свободное произведеніе ума Платонова, или изложеніе бесѣды дѣйствительно Сократовой? Очень вѣроятно, что ученики Сократа старались спасти своего учителя отъ смерти и убѣждали его воспользоваться ихъ усердіемъ. Значитъ, историческая сторона Платонова Критона можетъ быть почитаема почти несомнѣнною. Если же такъ; то Сократу по видимому не иначе надлежало и отвѣчать на представленія своихъ учениковъ, какъ онъ въ самомъ дѣлѣ отвѣчаетъ въ Критонѣ. Здѣсь частный оттѣнокъ Платонова генія виденъ только въ идеализаціи закона. Слѣдовательно Платонъ, въ отношеніи къ Сократу, бесѣдовавшему въ темницѣ, былъ не болѣе какъ мимикъ. Но въ такомъ случаѣ, что заставило его замѣнить Эсхина Критономъ? Хотя Аѳиняне, умертвивъ Сократа, раскаялись въ своемъ поступкѣ и память умершаго почтили всенародными почестями; однакожъ это не могло случиться скоро. Напротивъ, гораздо вѣроятнѣе, что тотчасъ послѣ его смерти, ненависть Аѳинянъ обратилась и на друзей его: — потому-то безъ сомнѣнія почти всѣ они вскорѣ разъѣхались изъ Аѳинъ. Соображая эти обстоятельства, можно догадываться, что тогда, какъ Платонъ издавалъ разсматриваемый разговоръ, Эсхинъ, другъ Аристиппа, человѣкъ молодой, — былъ еще живъ, а Критонъ, по лѣтамъ сверстникъ Сократа, уже умеръ, и что слѣдовательно перемѣна говорящаго лица въ Платоновомъ Критонѣ могла произойти изъ опасенія возбудить противъ Эсхина народную ненависть. Этимъ отчасти мо-
Впрочем, касательно подлинности лица Критонова в этом разговоре, критики еще не согласны между собою. Диоген Лаерций приводит предание (II. 20. 53. 60), что бежать из темницы предлагал Сократу не Критон, а Эсхин, и что Эсхина Платон заменил Критоном, в угодность Аристиппу.
Если этому преданию мы припишем некоторое правдоподобие; то придем к следующему вопросу: рассматриваемый разговор, есть ли свободное произведение ума Платонова, или изложение беседы действительно Сократовой? Очень вероятно, что ученики Сократа старались спасти своего учителя от смерти и убеждали его воспользоваться их усердием. Значит, историческая сторона Платонова Критона может быть почитаема почти несомненною. Если же так; то Сократу по-видимому не иначе надлежало и отвечать на представления своих учеников, как он в самом деле отвечает в Критоне. Здесь частный оттенок Платонова гения виден только в идеализации закона. Следовательно Платон, в отношении к Сократу, беседовавшему в темнице, был не более как мимик. Но в таком случае, что заставило его заменить Эсхина Критоном? Хотя Афиняне, умертвив Сократа, раскаялись в своем поступке и память умершего почтили всенародными почестями; однакож это не могло случиться скоро. Напротив, гораздо вероятнее, что тотчас после его смерти, ненависть Афинян обратилась и на друзей его: — потому-то без сомнения почти все они вскоре разъехались из Афин. Соображая эти обстоятельства, можно догадываться, что тогда, как Платон издавал рассматриваемый разговор, Эсхин, друг Аристиппа, человек молодой, — был еще жив, а Критон, по летам сверстник Сократа, уже умер, и что следовательно перемена говорящего лица в Платоновом Критоне могла произойти из опасения возбудить против Эсхина народную ненависть. Этим отчасти мо-
