нѣтъ: даже у меня самаго насильно и ручьями полились слезы; такъ что я закрылся плащемъ и оплакивалъ свою участь, — да, именно свою, а не его, потому что лишался такого друга. Что же касается до Критона, то, не могши удержать слезъ, онъ всталъ еще прежде меня. А Аполлодоръ и прежде не переставалъ плакать; но тутъ уже зарыдалъ, завопилъ и такъ терзался, что никто изъ присутствовавшихъ, кромѣ одного Сократа, не могъ не сокрушаться его страданіями. — Что вы дѣлаете, странные люди? сказалъ онъ. Я для того между прочимъ отослалъ женщинъ, чтобы онѣ не произвели чего-нибудь подобнаго; ибо E. слыхалъ, что умирать надобно съ добрымъ словомъ. Пожалуйста успокойтесь и удержитесь. — Услышавъ это, мы устыдились и удержали слезы; а онъ ходилъ и, почувствовавъ, что его ноги отяжелѣли, легъ навзничь, — такъ приказалъ тотъ человѣкъ. Вскорѣ онъ же, давшій ядъ, ощупывая Сократа, по временамъ наблюдалъ его ноги и голени и наконецъ, сильно подавивши ногу, спросилъ: чувствуешь ли? — Нѣтъ, отвѣчалъ Сократъ — Вслѣдъ за этимъ ощупывалъ 118. онъ бедра и, такимъ образомъ восходя выше, показывалъ намъ, какъ онъ постепенно холодѣетъ и окостенѣваетъ. Сократъ осязалъ и самъ себя и примолвилъ, что когда дойдетъ ему до сердца, — онъ отойдетъ. Между тѣмъ всѣ нижнія части тѣла его уже охолодѣли; тогда, раскрывшись (ибо былъ покрытъ), онъ сказалъ (это были послѣднія слова его): Критонъ! мы должны Асклепію пѣтухомъ; не забудьте же отдать. — Хорошо, сдѣлаемъ, отвѣчалъ Критонъ; но смотри, не прикажешь ли чего другаго? — На эти слова уже не было отвѣта; только, немного спустя, онъ вздрогнулъ, и тотъ человѣкъ открылъ его: уста и глаза остановились. Видя это, Критонъ закрылъ ихъ.
Таковъ былъ конецъ нашего друга, Эхекратъ, — человѣка, можно сказать, самаго лучшаго, какъ между извѣстными намъ его современниками, такъ и вообще мудрѣйшаго и справедливаго.
нет: даже у меня самого насильно и ручьями полились слезы; так что я закрылся плащем и оплакивал свою участь, — да, именно свою, а не его, потому что лишался такого друга. Что же касается до Критона, то, не могши удержать слез, он встал еще прежде меня. А Аполлодор и прежде не переставал плакать; но тут уже зарыдал, завопил и так терзался, что никто из присутствовавших, кроме одного Сократа, не мог не сокрушаться его страданиями. — Что вы делаете, странные люди? сказал он. Я для того между прочим отослал женщин, чтобы они не произвели чего-нибудь подобного; ибо E. слыхал, что умирать надобно с добрым словом. Пожалуйста успокойтесь и удержитесь. — Услышав это, мы устыдились и удержали слезы; а он ходил и, почувствовав, что его ноги отяжелели, лег навзничь, — так приказал тот человек. Вскоре он же, давший яд, ощупывая Сократа, по временам наблюдал его ноги и голени и наконец, сильно подавивши ногу, спросил: чувствуешь ли? — Нет, отвечал Сократ — Вслед за этим ощупывал 118. он бедра и, таким образом восходя выше, показывал нам, как он постепенно холодеет и окостеневает. Сократ осязал и сам себя и примолвил, что когда дойдет ему до сердца, — он отойдет. Между тем все нижние части тела его уже охолодели; тогда, раскрывшись (ибо был покрыт), он сказал (это были последние слова его): Критон! мы должны Асклепию петухом; не забудьте же отдать. — Хорошо, сделаем, отвечал Критон; но смотри, не прикажешь ли чего другого? — На эти слова уже не было ответа; только, немного спустя, он вздрогнул, и тот человек открыл его: уста и глаза остановились. Видя это, Критон закрыл их.
Таков был конец нашего друга, Эхекрат, — человека, можно сказать, самого лучшего, как между известными нам его современниками, так и вообще мудрейшего и справедливого.
