поколику ни одинъ добродѣтельный человѣкъ не въ силахъ передать ее другому. 87—96.
Въ четвертой части Сократъ находитъ другое предположеніе для рѣшенія Меноновой задачи. Добродѣтель, говоритъ онъ, есть нетолько знаніе, но и справедливое мнѣніе; потому что послѣднее точно такъ же руководствуетъ къ совершенію добрыхъ дѣлъ, какъ и первое. Но знаніе, само по себѣ, не даетъ добродѣтели; а справедливое мнѣніе, припоминаемое душею (85. C), само по себѣ походитъ на прорицаніе мужей богодухновенныхъ, которые говорятъ много истиннаго, не зная того, что говорятъ. Посему добродѣтель и не изучается, и не есть даръ природы, а посылается отъ Бога. Вотъ что вытекаетъ изъ настоящихъ основаній! заключаетъ Сократъ: но ясно мы узнаемъ это тогда, когда оснуемъ свою мысль о происхожденіи добродѣтели не на предполагаемомъ понятіи о ней, а на изслѣдованіи сущности ея. 97—100.
Изъ такого хода разговора ясно открывается, что метода его изложенія — аналитическая; то-есть, Платонъ старается рѣшить предложенный вопросъ на основаніи вѣрнаго понятія объ изслѣдываемомъ предметѣ. Посему критики, доказывавшіе, что въ Менонѣ главное вниманіе писателя обращено было на опредѣленіе добродѣтели, — очевидно принимали основаніе за слѣдствіе и давали особенный вѣсъ не тому, для чего что изслѣдывается, а тому, о чемъ большею частію говорится.
Изъ такой ошибки сама собою проистекла и другая: Арнольдъ и Штальбомъ доказываютъ, что слово Платона о добродѣтели, какъ дарѣ Божіемъ, надобно принимать въ смыслѣ ироническомъ, и что послѣдняго результата, что такое добродѣтель, Платонъ въ своемъ Менонѣ не высказалъ; а Астъ, испугавшись мысли Сократа о божественномъ ея происхожденіи, и думая, будто сынъ Софрониска противорѣчитъ этому положенію въ Протагорѣ, равно какъ показаніямъ Ксенофонта и Аристотеля, относитъ Менона къ числу сочиненій подложныхъ.
Мы имѣемъ причины не допускать ни того, ни другаго
поколику ни один добродетельный человек не в силах передать ее другому. 87—96.
В четвертой части Сократ находит другое предположение для решения Меноновой задачи. Добродетель, говорит он, есть нетолько знание, но и справедливое мнение; потому что последнее точно так же руководствует к совершению добрых дел, как и первое. Но знание, само по себе, не дает добродетели; а справедливое мнение, припоминаемое душею (85. C), само по себе походит на прорицание мужей богодухновенных, которые говорят много истинного, не зная того, что говорят. Посему добродетель и не изучается, и не есть дар природы, а посылается от Бога. Вот что вытекает из настоящих оснований! заключает Сократ: но ясно мы узнаем это тогда, когда оснуем свою мысль о происхождении добродетели не на предполагаемом понятии о ней, а на исследовании сущности её. 97—100.
Из такого хода разговора ясно открывается, что метода его изложения — аналитическая; то есть, Платон старается решить предложенный вопрос на основании верного понятия об исследываемом предмете. Посему критики, доказывавшие, что в Меноне главное внимание писателя обращено было на определение добродетели, — очевидно принимали основание за следствие и давали особенный вес не тому, для чего что исследывается, а тому, о чём большею частью говорится.
Из такой ошибки сама собою проистекла и другая: Арнольд и Штальбом доказывают, что слово Платона о добродетели, как даре Божием, надобно принимать в смысле ироническом, и что последнего результата, что такое добродетель, Платон в своем Меноне не высказал; а Аст, испугавшись мысли Сократа о божественном её происхождении, и думая, будто сын Софрониска противоречит этому положению в Протагоре, равно как показаниям Ксенофонта и Аристотеля, относит Менона к числу сочинений подложных.
Мы имеем причины не допускать ни того, ни другого
