ея постановлено, и такимъ образомъ раскрыть истинное понятіе о ней.
Вспомнимъ же теперь слова мои, сказанныя Горгіасу и Полосу, говоритъ Сократъ, что есть упражненія, изъ которыхъ иныя доходятъ до удовольствія и стремятся къ одному этому, лучшаго же и худшаго не знаютъ, а другія понимаютъ, что̀ добро и что̀ зло. И такъ какъ настоящая наша бесѣда имѣетъ въ виду предметъ самый важный, то-есть, какъ надобно жить, — заниматься ли риторикою или философіею; то не шути надо мною, но изслѣдуй, какое различіе между этими родами жизни, и которому изъ нихъ надобно слѣдовать. Помнишь ли, мы говорили, что есть занятія, поддѣлывающіяся подъ истинныя искуства, — такія занятія, которыя, не изслѣдывая природы вещей, основываются только на навыкѣ и заботятся объ однихъ удовольствіяхъ, а о пользѣ и добродѣтели вовсе не думаютъ. Одни изъ такихъ занятій, какъ напримѣръ, кухонное, относятся къ пробужденію удовольствій тѣлесныхъ, а другія имѣютъ въ виду — душевныя. Къ этому роду поддѣльныхъ или льстящихъ душѣ искуствъ должно причислить, на примѣръ, игру на флейтѣ и на цитрѣ, хористику, поэзію диѳирамвическую и даже трагическую. А если отъ произведеній поэтическихъ мы отнимемъ метръ и риѳмъ, то сюда же отойдутъ и рѣчи; потому что поэзія есть также своего рода ораторство. Но что̀ такое — самая, столько уважаемая Аѳинянами, риторика? Къ тому ли направляются рѣчи риторовъ, чтобы сколько можно лучшими сдѣлать гражданъ, или къ тому, чтобы, не заботясь объ общемъ благѣ, доставить сколько можно болѣе удовольствій самимъ себѣ? Отвѣчая на этотъ вопросъ Сократа, Калликлъ говоритъ, что между риторами есть и такіе, и другіе: одни дѣйствительно имѣютъ въ виду общее благо, а другіе — собственную пользу. Сократъ одобряетъ дѣленіе Калликла, но вмѣстѣ съ тѣмъ замѣчаетъ, что исторія еще не указываетъ ни на одного ритора, который поставлялъ бы своею цѣлію улучшить Аѳинянъ; ибо, бывъ обязаны говорить въ пользу
её постановлено, и таким образом раскрыть истинное понятие о ней.
Вспомним же теперь слова мои, сказанные Горгиасу и Полосу, говорит Сократ, что есть упражнения, из которых иные доходят до удовольствия и стремятся к одному этому, лучшего же и худшего не знают, а другие понимают, что̀ добро и что̀ зло. И так как настоящая наша беседа имеет в виду предмет самый важный, то есть, как надобно жить, — заниматься ли риторикою или философиею; то не шути надо мною, но исследуй, какое различие между этими родами жизни, и которому из них надобно следовать. Помнишь ли, мы говорили, что есть занятия, подделывающиеся под истинные искусства, — такие занятия, которые, не исследывая природы вещей, основываются только на навыке и заботятся об одних удовольствиях, а о пользе и добродетели вовсе не думают. Одни из таких занятий, как например, кухонное, относятся к пробуждению удовольствий телесных, а другие имеют в виду — душевные. К этому роду поддельных или льстящих душе искусств должно причислить, например, игру на флейте и на цитре, хористику, поэзию дифирамвическую и даже трагическую. А если от произведений поэтических мы отнимем метр и рифм, то сюда же отойдут и речи; потому что поэзия есть также своего рода ораторство. Но что̀ такое — самая, столько уважаемая Афинянами, риторика? К тому ли направляются речи риторов, чтобы сколько можно лучшими сделать граждан, или к тому, чтобы, не заботясь об общем благе, доставить сколько можно более удовольствий самим себе? Отвечая на этот вопрос Сократа, Калликл говорит, что между риторами есть и такие, и другие: одни действительно имеют в виду общее благо, а другие — собственную пользу. Сократ одобряет деление Калликла, но вместе с тем замечает, что история еще не указывает ни на одного ритора, который поставлял бы своею целью улучшить Афинян; ибо, быв обязаны говорить в пользу
