маю, съ совершеннымъ презрѣніемъ ко всѣмъ, началъ бы C. говорить и ростовщикъ: смотри-ка, Сократъ, покажется ли тебѣ какое Горгіасово, или чье бы-то ни было благо больше богатства. — А мы сказали бы ему: что̀ это? развѣ ты мастеръ производить богатство? — Онъ подтвердилъ бы. — Кто же ты? — Ростовщикъ. — Такъ что жъ? неужели, думаешь, богатство есть величайшее благо для людей, спросили бы мы его? — Да какъ же не благо, отвѣчалъ бы онъ? — Однакожъ этотъ Горгіасъ споритъ, что его искуство есть причина бо̀льшаго блага, чѣмъ твое, сказали бы мы. — Явно, что послѣ D. сего онъ спроситъ: какое же это благо? пусть Горгіасъ укажетъ его своимъ отвѣтомъ. — Такъ вотъ, Горгіасъ; представляя, что тебя спрашиваютъ и они, и я, отвѣчай, что̀ такое то, что ты называешь величайшимъ благомъ и чего производителемъ почитаешь самого себя.
Горг. Это, Сократъ, по истинѣ, величайшее благо и причина какъ свободы самихъ людей, такъ и власти ихъ надъ другими въ каждомъ городѣ.
E.Сокр. Что жъ это говоришь ты?
Горг. То, что рѣчами можно убѣждать и судей въ судебномъ мѣстѣ, и совѣтниковъ въ совѣтѣ, и членовъ въ засѣданіи, и всѣхъ во всякомъ собраніи, какое бы то ни было гражданское собраніе. Владѣя такою силою, ты будешь имѣть раба и во врачѣ, раба и въ гимнастикѣ; а тотъ ростовщикъ будетъ приносить доходы не себѣ, а другому — именно тебѣ, могущему говорить и убѣждать народъ.
Сокр. Теперь, Горгіасъ, ты, кажется, ближе объяснилъ, 453. какимъ искуствомъ почитаешь риторику. Сколько я понимаю, ты говоришь, что риторика — мастерица убѣждать, и что въ этомъ главнымъ образомъ заключается все ея дѣло. Или у тебя есть намѣреніе сказать, что она въ состояніи сдѣлать нѣчто болѣе, чѣмъ внушить убѣжденіе душамъ слушателей?
Горг. Отнюдь нѣтъ, Сократъ. Ты, кажется, достаточно опредѣлилъ ее. Въ этомъ именно состоитъ главное ея дѣло.
B.Сокр. Послушай же, Горгіасъ. Твердо знай, что если кто,
маю, с совершенным презрением ко всем, начал бы C. говорить и ростовщик: смотри-ка, Сократ, покажется ли тебе какое Горгиасово, или чье бы то ни было благо больше богатства. — А мы сказали бы ему: что̀ это? разве ты мастер производить богатство? — Он подтвердил бы. — Кто же ты? — Ростовщик. — Так что ж? неужели, думаешь, богатство есть величайшее благо для людей, спросили бы мы его? — Да как же не благо, отвечал бы он? — Однакож этот Горгиас спорит, что его искусство есть причина бо̀льшего блага, чем твое, сказали бы мы. — Явно, что после D. сего он спросит: какое же это благо? пусть Горгиас укажет его своим ответом. — Так вот, Горгиас; представляя, что тебя спрашивают и они, и я, отвечай, что̀ такое то, что ты называешь величайшим благом и чего производителем почитаешь самого себя.
Горг. Это, Сократ, поистине, величайшее благо и причина как свободы самих людей, так и власти их над другими в каждом городе.
E.Сокр. Что ж это говоришь ты?
Горг. То, что речами можно убеждать и судей в судебном месте, и советников в совете, и членов в заседании, и всех во всяком собрании, какое бы то ни было гражданское собрание. Владея такою силою, ты будешь иметь раба и во враче, раба и в гимнастике; а тот ростовщик будет приносить доходы не себе, а другому — именно тебе, могущему говорить и убеждать народ.
Сокр. Теперь, Горгиас, ты, кажется, ближе объяснил, 453. каким искусством почитаешь риторику. Сколько я понимаю, ты говоришь, что риторика — мастерица убеждать, и что в этом главным образом заключается всё её дело. Или у тебя есть намерение сказать, что она в состоянии сделать нечто более, чем внушить убеждение душам слушателей?
Горг. Отнюдь нет, Сократ. Ты, кажется, достаточно определил ее. В этом именно состоит главное её дело.
B.Сокр. Послушай же, Горгиас. Твердо знай, что если кто,
