Мнѣ кажется, поэтъ говоритъ хорошо и осторожно; а если ты можешь сказать что-нибудь напротивъ, — не умолчи.
Алк. Трудно, Сократъ, противорѣчить тому, что сказано хорошо. Нѣтъ, я размышляю о томъ, сколькихъ золъ причиною бываетъ человѣческое невѣденіе, когда мы отъ этого B. невѣденія, повидимому, мимо собственнаго сознанія, и дѣлаемъ, и — что всего хуже — вымаливаемъ самимъ себѣ величайшее зло. Между тѣмъ никто не думаетъ объ этомъ; напротивъ, въ отношеніи къ этому-то — вымолить самому себѣ наилучшее, а не наихудшее — всякій почитаетъ себя способнымъ. Это, по правдѣ сказать, болѣе походитъ на заклинаніе, чѣмъ на молитву.
Сокр. Но, можетъ быть, какой-нибудь человѣкъ помудрѣе меня и тебя, почтеннѣйшій, скажетъ, что мы несправедливо говоримъ, безъ причины порицая невѣденіе, если C. не прибавимъ, что оно въ отношеніи къ нѣкоторымъ вещамъ и къ состоянію нѣкоторыхъ людей есть добро, а въ отношеніи къ другимъ — зло.
Алк. Какъ ты говоришь? не такъ ли, что иной вещи иному человѣку, въ извѣстномъ состояніи находящемуся, лучше не знать, чѣмъ знать?
Сокр. Мнѣ кажется. А тебѣ нѣтъ?
Алк. Да, клянусь Зевсомъ, нѣтъ.
Сокр. Впрочемъ я не представляю, что ты захочешь то же сдѣлать въ отношеніи къ своей матери, что сдѣлали, говорятъ, Орестъ, Алкмеонъ, и другіе подобные имъ.
D.Алк. Говори лучше, ради Зевса, Сократъ.
Сокр. Не тому, Алкивіадъ, кто сказалъ, что ты не захочешь сдѣлать себѣ этого, надобно приказывать говорить лучше, а гораздо скорѣе — тому, кто говоритъ противное. Если это дѣло кажется тебѣ столь ужаснымъ, что и говорить о немъ такъ не годится; то думаешь ли, что Орестъ, еслибы онъ былъ уменъ и зналъ, что̀ лучше дѣлать ему, дерзнулъ сдѣлать нѣчто такое?
E.Алк. Нѣтъ.
Мне кажется, поэт говорит хорошо и осторожно; а если ты можешь сказать что-нибудь напротив, — не умолчи.
Алк. Трудно, Сократ, противоречить тому, что сказано хорошо. Нет, я размышляю о том, скольких зол причиною бывает человеческое неведение, когда мы от этого B. неведения, по-видимому, мимо собственного сознания, и делаем, и — что всего хуже — вымаливаем самим себе величайшее зло. Между тем никто не думает об этом; напротив, в отношении к этому-то — вымолить самому себе наилучшее, а не наихудшее — всякий почитает себя способным. Это, по правде сказать, более походит на заклинание, чем на молитву.
Сокр. Но, может быть, какой-нибудь человек помудрее меня и тебя, почтеннейший, скажет, что мы несправедливо говорим, без причины порицая неведение, если C. не прибавим, что оно в отношении к некоторым вещам и к состоянию некоторых людей есть добро, а в отношении к другим — зло.
Алк. Как ты говоришь? не так ли, что иной вещи иному человеку, в известном состоянии находящемуся, лучше не знать, чем знать?
Сокр. Мне кажется. А тебе нет?
Алк. Да, клянусь Зевсом, нет.
Сокр. Впрочем я не представляю, что ты захочешь то же сделать в отношении к своей матери, что сделали, говорят, Орест, Алкмеон, и другие подобные им.
D.Алк. Говори лучше, ради Зевса, Сократ.
Сокр. Не тому, Алкивиад, кто сказал, что ты не захочешь сделать себе этого, надобно приказывать говорить лучше, а гораздо скорее — тому, кто говорит противное. Если это дело кажется тебе столь ужасным, что и говорить о нём так не годится; то думаешь ли, что Орест, если бы он был умен и знал, что̀ лучше делать ему, дерзнул сделать нечто такое?
E.Алк. Нет.
