которому роду подобнѣе и сроднѣе? — Этотъ ходъ изслѣдованія, Сократъ, кажется, всякаго, даже самаго упорнаго человѣка, заставитъ согласиться, что душа несравненно подобнѣе существу, всегда тожественному, чѣмъ противному. — Ну а тѣло? — Существу другаго рода. — Смотри же и на то, что душа и тѣло составляютъ одно существо, и что послѣднему 80. природа повелѣваетъ служить и управляться, а первой управлять и господствовать. Поэтому, которая сторона опять кажется тебѣ подобною божественному и которая смертному? Не то ли у тебя въ умѣ, что божественному свойственно управлять и начальствовать, а смертному — управляться и служить? — То самое. — На что же походитъ душа? — Ужъ явно, Сократъ, что душа походитъ на божественное, а тѣло — на смертное. — Такъ смотри, Кевисъ, продолжалъ онъ, изъ всего сказаннаго не вытекаетъ ли слѣдующее: душа весьма подобна B. божественному, безсмертному, мысленному, однородному, неразрушаемому, всегда тожественному, существующему всегда одинакимъ образомъ; а тѣло опять весьма подобно человѣческому, смертному, несмысленному, многообразному, разрушаемому, никогда не существующему одинакимъ образомъ. Можемъ ли сказать что-нибудь иное, кромѣ этого, любезный Кевисъ, и доказать, что это не такъ? — Не можемъ. — Чтожъ? если это такъ, то тѣлу не надлежитъ ли скоро разрушиться, а душѣ или оставаться вовсе неразрушимою, или быть къ тому близкою? — Какъ не надлежитъ? —
C.Ты, конечно, замѣчаешь, продолжалъ Сократъ, что по смерти человѣка тѣло, сторона его видимая, на виду лежащая и называемая мертвою, — та сторона, которой надобно разрушиться, распасться и разсыпаться, подвергается всему этому не вдругъ, а сохраняется довольно долгое время, особенно когда кто умеръ въ цвѣтѣ лѣтъ, съ тѣломъ еще необезображеннымъ; потому что и одряхлѣвшее, но только набальзамированное, какъ бальзамируются тѣла у Египтянъ, оно удерживаетъ свою цѣлость почти на неопредѣленное — D. всегда. Впрочемъ, пусть иныя части его и сгниваютъ: за то
которому роду подобнее и сроднее? — Этот ход исследования, Сократ, кажется, всякого, даже самого упорного человека, заставит согласиться, что душа несравненно подобнее существу, всегда тожественному, чем противному. — Ну а тело? — Существу другого рода. — Смотри же и на то, что душа и тело составляют одно существо, и что последнему 80. природа повелевает служить и управляться, а первой управлять и господствовать. Поэтому, которая сторона опять кажется тебе подобною божественному и которая смертному? Не то ли у тебя в уме, что божественному свойственно управлять и начальствовать, а смертному — управляться и служить? — То самое. — На что же походит душа? — Уж явно, Сократ, что душа походит на божественное, а тело — на смертное. — Так смотри, Кевис, продолжал он, из всего сказанного не вытекает ли следующее: душа весьма подобна B. божественному, бессмертному, мысленному, однородному, неразрушаемому, всегда тожественному, существующему всегда одинаковым образом; а тело опять весьма подобно человеческому, смертному, несмысленному, многообразному, разрушаемому, никогда не существующему одинаковым образом. Можем ли сказать что-нибудь иное, кроме этого, любезный Кевис, и доказать, что это не так? — Не можем. — Что ж? если это так, то телу не надлежит ли скоро разрушиться, а душе или оставаться вовсе неразрушимою, или быть к тому близкою? — Как не надлежит? —
C.Ты, конечно, замечаешь, продолжал Сократ, что по смерти человека тело, сторона его видимая, на виду лежащая и называемая мертвою, — та сторона, которой надобно разрушиться, распасться и рассыпаться, подвергается всему этому не вдруг, а сохраняется довольно долгое время, особенно когда кто умер в цвете лет, с телом еще необезображенным; потому что и одряхлевшее, но только набальзамированное, как бальзамируются тела у Египтян, оно удерживает свою целость почти на неопределенное — D. всегда. Впрочем, пусть иные части его и сгнивают: за то
