посредствомъ другихъ чувствъ, крайне обманчиво, что надобно отходить отъ нихъ, какъ скоро они перестаютъ быть необходимо нужными, надобно собираться и сосредоточиваться въ себѣ и не вѣрить ничему, кромѣ того, что сама B. она мыслитъ о томъ, что есть само по себѣ, наблюдаемое же посредствомъ инаго и существующее въ иномъ не признавать за истину. И это иное есть чувственное и видимое; а что созерцаетъ душа сама по себѣ, то называется мыслимымъ и безвиднымъ. Душа истиннаго философа, видя, что не должно противодѣйствовать этому освобожденію, удерживаетъ себя, сколько можно, отъ удовольствій и пожеланій, отъ скорби и страха, — въ той мысли, что человѣкъ, сильно возмущаемый либо удовольствіемъ, либо страхомъ, либо скорбію, либо пожеланіями, подвергается чрезъ нихъ не тому только злу, о которомъ думаетъ, напримѣръ, C. болѣзни или обнищанію, производимому страстями, но злу самому великому и крайнему, о которомъ не думаетъ. — Какому же это, Сократъ? спросилъ Кевисъ. — Сильно радуясь, или о чемъ-нибудь скорбя, душа всякаго человѣка бываетъ принуждена вмѣстѣ думать о томъ, что особенно чувствуетъ, какъ яснѣйшее и несомнѣнно истинное, почему это не таково. А предметъ ея радости или скорби большею частію видимый или нѣтъ? — Конечно видимый. — Слѣдовательно, при этомъ чувствованіи душа большею D. частію бываетъ связана тѣломъ. — Какимъ же образомъ? — Такимъ, что у всякаго удовольствія и у всякой скорби какъ будто есть гвоздь, которымъ онѣ пригвождаютъ и прикрѣпляютъ душу къ тѣлу и дѣлаютъ ее тѣловидною[1],
- ↑ Сократъ старается здѣсь объяснить то, какимъ образомъ душа постепенно оземленѣваетъ, и отчего среди радостей чувственной жизни скорбитъ, а испытывая чувственныя скорби, можетъ радоваться. Ища источника удовольствій въ тѣлѣ, она, при этомъ поискѣ, не въ состояніи разстаться съ благородными и духовными своими стремленіями, но ими-то именно и входитъ въ тѣлесную жизнь, чтобы ихъ, будто сосуды, назначенные для храненія истиннаго, добраго и прекраснаго, наполнить предметами радости непостоянными и измѣняющимися. Чувственность дѣйствительно слагаетъ въ нихъ свои дары и этими дарами, будто гвоздями, закрѣпляетъ ихъ, а съ
посредством других чувств, крайне обманчиво, что надобно отходить от них, как скоро они перестают быть необходимо нужными, надобно собираться и сосредоточиваться в себе и не верить ничему, кроме того, что сама B. она мыслит о том, что есть само по себе, наблюдаемое же посредством инаго и существующее в ином не признавать за истину. И это иное есть чувственное и видимое; а что созерцает душа сама по себе, то называется мыслимым и безвидным. Душа истинного философа, видя, что не должно противодействовать этому освобождению, удерживает себя, сколько можно, от удовольствий и пожеланий, от скорби и страха, — в той мысли, что человек, сильно возмущаемый либо удовольствием, либо страхом, либо скорбию, либо пожеланиями, подвергается чрез них не тому только злу, о котором думает, например, C. болезни или обнищанию, производимому страстями, но злу самому великому и крайнему, о котором не думает. — Какому же это, Сократ? спросил Кевис. — Сильно радуясь, или о чём-нибудь скорбя, душа всякого человека бывает принуждена вместе думать о том, что особенно чувствует, как яснейшее и несомненно истинное, почему это не таково. А предмет её радости или скорби большею частью видимый или нет? — Конечно видимый. — Следовательно, при этом чувствовании душа большею D. частью бывает связана телом. — Каким же образом? — Таким, что у всякого удовольствия и у всякой скорби как будто есть гвоздь, которым они пригвождают и прикрепляют душу к телу и делают ее теловидною[1],
————————————
- ↑ Сократ старается здесь объяснить то, каким образом душа постепенно оземленевает, и отчего среди радостей чувственной жизни скорбит, а испытывая чувственные скорби, может радоваться. Ища источника удовольствий в теле, она, при этом поиске, не в состоянии расстаться с благородными и духовными своими стремлениями, но ими-то именно и входит в телесную жизнь, чтобы их, будто сосуды, назначенные для хранения истинного, доброго и прекрасного, наполнить предметами радости непостоянными и изменяющимися. Чувственность действительно слагает в них свои дары и этими дарами, будто гвоздями, закрепляет их, а с
