сдѣлался видимымъ. Замѣтивъ это, онъ пробуетъ перстень, не скрывается ли въ немъ такой силы, и ему приключается всегда то же самое: повертывая камень внутрь, онъ становится невидимымъ, а наружу, — видимымъ. Понявъ это, онъ тотчасъ обработалъ дѣло такъ, что назначенъ былъ въ числѣ посланниковъ идти къ царю; пришедши же къ нему, B. обольстилъ его жену и, вмѣстѣ съ нею, напавъ на царя, умертвилъ его и удержалъ за собою власть. Итакъ, еслибы было два перстня, и одинъ на рукѣ справедливаго, а другой — несправедливаго; то никто, какъ надобно полагать, не былъ бы столь адамантовымъ, чтобъ остался вѣрнымъ справедливости, рѣшился воздерживаться отъ чужаго и не прикасаться къ нему, тогда какъ имѣетъ возможность и на площади, безъ опасенія, брать, что ему угодно, и входя въ C. домы, обращаться, съ кѣмъ хочетъ, и убивать или освобождать отъ оковъ, кого вздумаетъ, и дѣлать все прочее, будто богъ между человѣками. Поступая же такимъ образомъ, одинъ изъ нихъ ни чѣмъ не отличался бы въ дѣйствіяхъ отъ другаго; но оба шли бы къ одинакой цѣли. Такъ это можно почитать сильнымъ доказательствомъ, что никто не бываетъ справедливъ по своей волѣ, но всякій — по принужденію: ибо лично ни одинъ человѣкъ не добръ; потому что, гдѣ только кто-нибудь находитъ возможность обидѣть, — обижаетъ. Самъ по себѣ, каждый думаетъ[1], что D. несправедливость гораздо полезнѣе справедливости, и по убѣжденію человѣка, разсуждающаго объ этомъ, думаетъ вѣрно; ибо кто, получивъ такую возможность, не хочетъ дѣлать никакой несправедливости и не прикасается къ чужому, тотъ людямъ, знающимъ это, долженъ показаться человѣкомъ самымъ жалкимъ и безумнымъ, хотя, изъ опасенія обиды, обманывая одинъ другаго, они и хвалятъ его другъ другу. Такъ вотъ такъ-то.
- ↑ Это прибавляетъ Главконъ, въ той мысли, что онъ высказываетъ не собственное свое мнѣніе, а говоритъ, какъ вообще бываетъ, утверждая, что жизнь снуется вовсе не на тѣхъ началахъ, на которыхъ хочетъ основать ее Сократъ.
сделался видимым. Заметив это, он пробует перстень, не скрывается ли в нём такой силы, и ему приключается всегда то же самое: повертывая камень внутрь, он становится невидимым, а наружу, — видимым. Поняв это, он тотчас обработал дело так, что назначен был в числе посланников идти к царю; пришедши же к нему, B. обольстил его жену и, вместе с нею, напав на царя, умертвил его и удержал за собою власть. Итак, если бы было два перстня, и один на руке справедливого, а другой — несправедливого; то никто, как надобно полагать, не был бы столь адамантовым, чтоб остался верным справедливости, решился воздерживаться от чужего и не прикасаться к нему, тогда как имеет возможность и на площади, без опасения, брать, что ему угодно, и входя в C. домы, обращаться, с кем хочет, и убивать или освобождать от оков, кого вздумает, и делать всё прочее, будто бог между человеками. Поступая же таким образом, один из них ни чем не отличался бы в действиях от другого; но оба шли бы к одинаковой цели. Так это можно почитать сильным доказательством, что никто не бывает справедлив по своей воле, но всякий — по принуждению: ибо лично ни один человек не добр; потому что, где только кто-нибудь находит возможность обидеть, — обижает. Сам по себе, каждый думает[1], что D. несправедливость гораздо полезнее справедливости, и по убеждению человека, рассуждающего об этом, думает верно; ибо кто, получив такую возможность, не хочет делать никакой несправедливости и не прикасается к чужому, тот людям, знающим это, должен показаться человеком самым жалким и безумным, хотя, из опасения обиды, обманывая один другого, они и хвалят его друг другу. Так вот так-то.
————————————
- ↑ Это прибавляет Главкон, в той мысли, что он высказывает не собственное свое мнение, а говорит, как вообще бывает, утверждая, что жизнь снуется вовсе не на тех началах, на которых хочет основать ее Сократ.
