дѣляли отъ теоріи нравственности и совсѣмъ иначе судили о свойствахъ, природѣ и цѣли государства, чѣмъ какъ нынѣ судятъ объ этомъ: они частную пользу, выгоду и безопасность гражданъ становили не на первомъ планѣ, и законовъ гражданскихъ не отдѣляли отъ законовъ нравственности; но, науку добродѣтели почитая наукою каждаго человѣка, вмѣстѣ смотрѣли на нее, какъ на кодексъ правъ и обязанностей государственныхъ, ограждающій и упрочивающій общественное счастіе. Поэтому, какъ законодатели, напримѣръ, Залевкъ, Харондъ, Ликургъ, Солонъ и другіе, были нетолько воспитателями и учителями народовъ, но и творцами гражданскихъ постановленій: такъ и философы нетолько развивали теорію добродѣтели, но въ то же время видѣли, что она должна быть прилагаема и къ самому управленію обществомъ[1]. Вотъ почему и Платону показалось бы страннымъ науку о государственномъ устройствѣ отдѣлять отъ науки о добродѣтели: ему представлялось напротивъ дѣломъ весьма естественнымъ — соединить ту и другую сколько можно тѣснѣе. Кромѣ того, онъ безъ сомнѣнія имѣлъ въ виду и другую, болѣе важную причину обращать свое вниманіе на задачу политическую и соединять ее съ ученіемъ о добродѣтели. Извѣстно, что въ аѳинской республикѣ, съ развитіемъ гибельныхъ слѣдствій народнаго правленія, обнаруживавшихся внутренними волненіями и неурядицами, стали являться толпы софистовъ и ораторовъ, съ объявленіями, что они нетолько обладаютъ искуствомъ краснорѣчія, но могутъ преподавать и науку добродѣтели, какъ домашней, такъ и общественной, и, гибельными своими правилами подрывая основанія доброй нравственности, угрожали государству окончательнымъ разрушеніемъ его благоденствія. Эти торговцы науками, уча другихъ единственно ради матеріальныхъ своихъ выгодъ,
- ↑ Этотъ взглядъ принадлежалъ особенно Пиѳагорейцамъ. Такъ Архитъ (ap. Stob. Eclogg. Eth. XLI p. 267. sq. XLIV p. 314), говорятъ, писалъ περὶ νόμου καὶ δικαιοσύνης.
деляли от теории нравственности и совсем иначе судили о свойствах, природе и цели государства, чем как ныне судят об этом: они частную пользу, выгоду и безопасность граждан становили не на первом плане, и законов гражданских не отделяли от законов нравственности; но, науку добродетели почитая наукою каждого человека, вместе смотрели на нее, как на кодекс прав и обязанностей государственных, ограждающий и упрочивающий общественное счастье. Поэтому, как законодатели, например, Залевк, Харонд, Ликург, Солон и другие, были нетолько воспитателями и учителями народов, но и творцами гражданских постановлений: так и философы нетолько развивали теорию добродетели, но в то же время видели, что она должна быть прилагаема и к самому управлению обществом[1]. Вот почему и Платону показалось бы странным науку о государственном устройстве отделять от науки о добродетели: ему представлялось напротив делом весьма естественным — соединить ту и другую сколько можно теснее. Кроме того, он без сомнения имел в виду и другую, более важную причину обращать свое внимание на задачу политическую и соединять ее с учением о добродетели. Известно, что в афинской республике, с развитием гибельных следствий народного правления, обнаруживавшихся внутренними волнениями и неурядицами, стали являться толпы софистов и ораторов, с объявлениями, что они нетолько обладают искусством красноречия, но могут преподавать и науку добродетели, как домашней, так и общественной, и, гибельными своими правилами подрывая основания доброй нравственности, угрожали государству окончательным разрушением его благоденствия. Эти торговцы науками, уча других единственно ради материальных своих выгод,
————————————
- ↑ Этот взгляд принадлежал особенно Пифагорейцам. Так Архит (ap. Stob. Eclogg. Eth. XLI p. 267. sq. XLIV p. 314), говорят, писал περὶ νόμου καὶ δικαιοσύνης.
