разсужденія, усильно и всячески направляемыя къ познанію истины и издали раскланивающіяся съ разсужденіями хвастливыми и спорными, имѣющими въ виду не болѣе, какъ славу и словопреніе и въ судахъ, и въ частныхъ собраніяхъ. — И это тоже нѣтъ, сказалъ онъ. — Посему-то, продолжалъ B. я, предвидя тогда это, мы хотя и робко, однакожъ, побуждаемые истиною, говорили, что ни городъ, ни правительство, ни даже человѣкъ — никогда не будутъ совершенными, пока не наступитъ необходимость, хочешь не хочешь, пещись о городѣ и заставить его слушаться тѣхъ немногихъ и нехудыхъ философовъ, которые теперь называются людьми безполезными, или пока либо въ дѣтей, принадлежащихъ владычествующимъ нынѣ и царствующимъ лицамъ, либо въ самыя эти лица, по какому-нибудь божественному вдохновенію, не внѣдрится истинная любовь къ истинной философіи. C. Доказывать неосуществимость того либо другаго положенія, или обоихъ вмѣстѣ, я не приписываю себѣ никакого основанія; ибо чрезъ это мы были бы справедливо осмѣяны, что напрасно говоримъ о дѣлѣ, походящемъ на одно желаніе. Не такъ ли? — Такъ. — Поэтому, если людямъ, въ философіи высокимъ, либо приходилось въ безпредѣльномъ прошедшемъ времени, либо приходится теперь въ какой-нибудь варварской странѣ, — далеко внѣ круга нашего созерцанія, либо D. придется въ будущемъ по необходимости пещись о городѣ; то мы готовы спорить, что сказанное правительство дѣйствительно было, есть и будетъ, какъ скоро надъ городомъ владычествуетъ сама муза; ибо это не невозможно, и мы говоримъ не невозможное, а только признаемъ это труднымъ. — Да и мнѣ то же кажется, сказалъ онъ. — А толпѣ, спросилъ я, не кажется, говоришь? — Можетъ быть, отвѣчалъ онъ. — Ахъ, E. почтеннѣйшій! примолвилъ я, не обвиняй такъ слишкомъ толпы; вѣдь она измѣнитъ свое мнѣніе, если ты, не споря съ нею, но
когда не видѣли человѣка, который своими добродѣтелями поднялся бы надъ уровнемъ этихъ жизненныхъ условій и созерцалъ въ себѣ внутреннюю связь времени съ вѣчностію.
рассуждения, усильно и всячески направляемые к познанию истины и издали раскланивающиеся с рассуждениями хвастливыми и спорными, имеющими в виду не более, как славу и словопрение и в судах, и в частных собраниях. — И это тоже нет, сказал он. — Посему-то, продолжал B. я, предвидя тогда это, мы хотя и робко, однакож, побуждаемые истиною, говорили, что ни город, ни правительство, ни даже человек — никогда не будут совершенными, пока не наступит необходимость, хочешь не хочешь, пещись о городе и заставить его слушаться тех немногих и нехудых философов, которые теперь называются людьми бесполезными, или пока либо в детей, принадлежащих владычествующим ныне и царствующим лицам, либо в самые эти лица, по какому-нибудь божественному вдохновению, не внедрится истинная любовь к истинной философии. C. Доказывать неосуществимость того либо другого положения, или обоих вместе, я не приписываю себе никакого основания; ибо чрез это мы были бы справедливо осмеяны, что напрасно говорим о деле, походящем на одно желание. Не так ли? — Так. — Поэтому, если людям, в философии высоким, либо приходилось в беспредельном прошедшем времени, либо приходится теперь в какой-нибудь варварской стране, — далеко вне круга нашего созерцания, либо D. придется в будущем по необходимости пещись о городе; то мы готовы спорить, что сказанное правительство действительно было, есть и будет, как скоро над городом владычествует сама муза; ибо это не невозможно, и мы говорим не невозможное, а только признаем это трудным. — Да и мне то же кажется, сказал он. — А толпе, спросил я, не кажется, говоришь? — Может быть, отвечал он. — Ах, E. почтеннейший! примолвил я, не обвиняй так слишком толпы; ведь она изменит свое мнение, если ты, не споря с нею, но
————————————
когда не видели человека, который своими добродетелями поднялся бы над уровнем этих жизненных условий и созерцал в себе внутреннюю связь времени с вечностью.
