Похожихъ на насъ, примолвилъ я. Развѣ ты думаешь, что эти узники на первый разъ какъ въ себѣ, такъ и одинъ въ другомъ видѣли что-нибудь иное, а не тѣни, падавшія отъ огня на находящуюся предъ ними пещеру? — Какъ же иначе, сказалъ онъ, если они принуждены во всю жизнь оставаться B. съ неподвижными-то головами? — А предметы проносимые — не то же ли самое? — Что же иное? — Итакъ, если они въ состояніи будутъ разговаривать другъ съ другомъ, — не думаешь ли, что имъ будетъ представляться, будто, называя видимое ими, они называютъ проносимое? — Необходимо. — Но что, еслибы въ этой темницѣ прямо противъ нихъ откликалось и эхо, какъ скоро кто изъ проходящихъ издавалъ бы звуки, — къ иному ли чему, думаешь, относили бы они эти звуки, а не къ проходящей тѣни? — Клянусь Зевсомъ, не къ иному, сказалъ онъ. — Да и истиною-то, примолвилъ я, эти люди C. будутъ почитать безъ сомнѣнія не иное что, какъ тѣни. — Весьма необходимо, сказалъ онъ. — Наблюдай же, продолжалъ я: — пусть бы, при такой ихъ природѣ, приходилось имъ быть разрѣшенными отъ узъ и получить исцѣленіе отъ безсмысленности, какова бы она ни была; пусть бы кого-нибудь изъ нихъ развязали, вдругъ принудили встать, поворачивать шею, ходить и смотрѣть вверхъ на свѣтъ: дѣлая все это, не почувствовалъ ли бы онъ боли, и отъ блеска не ощутилъ ли бы D. безсилія взирать на то, чего прежде видѣлъ тѣни? И что̀, думаешь, сказалъ бы онъ, еслибы кто сталъ ему говорить, что тогда онъ видѣлъ пустяки, а теперь, повернувшись ближе къ сущему и болѣе дѣйствительному, созерцаетъ правильнѣе, и еслибы даже, указывая на каждый проходящій предметъ, принудили его отвѣчать на вопросъ, что такое онъ, — пришелъ ли бы онъ, думаешь, въ затрудненіе и не подумалъ ли бы, что видѣнное имъ тогда истиннѣе, чѣмъ указываемое теперь? — Конечно, сказалъ онъ. — Да хотя бы и принудили его E. смотрѣть на свѣтъ, не страдалъ ли бы онъ глазами, не бѣжалъ ли бы, повернувшись къ тому, что могъ видѣть, и не думалъ ли бы, что это дѣйствительно яснѣе указываемаго? — Такъ,
Похожих на нас, примолвил я. Разве ты думаешь, что эти узники на первый раз как в себе, так и один в другом видели что-нибудь иное, а не тени, падавшие от огня на находящуюся пред ними пещеру? — Как же иначе, сказал он, если они принуждены во всю жизнь оставаться B. с неподвижными-то головами? — А предметы проносимые — не то же ли самое? — Что же иное? — Итак, если они в состоянии будут разговаривать друг с другом, — не думаешь ли, что им будет представляться, будто, называя видимое ими, они называют проносимое? — Необходимо. — Но что, если бы в этой темнице прямо против них откликалось и эхо, как скоро кто из проходящих издавал бы звуки, — к иному ли чему, думаешь, относили бы они эти звуки, а не к проходящей тени? — Клянусь Зевсом, не к иному, сказал он. — Да и истиною-то, примолвил я, эти люди C. будут почитать без сомнения не иное что, как тени. — Весьма необходимо, сказал он. — Наблюдай же, продолжал я: — пусть бы, при такой их природе, приходилось им быть разрешенными от уз и получить исцеление от бессмысленности, какова бы она ни была; пусть бы кого-нибудь из них развязали, вдруг принудили встать, поворачивать шею, ходить и смотреть вверх на свет: делая всё это, не почувствовал ли бы он боли, и от блеска не ощутил ли бы D. бессилия взирать на то, чего прежде видел тени? И что̀, думаешь, сказал бы он, если бы кто стал ему говорить, что тогда он видел пустяки, а теперь, повернувшись ближе к сущему и более действительному, созерцает правильнее, и если бы даже, указывая на каждый проходящий предмет, принудили его отвечать на вопрос, что такое он, — пришел ли бы он, думаешь, в затруднение и не подумал ли бы, что виденное им тогда истиннее, чем указываемое теперь? — Конечно, сказал он. — Да хотя бы и принудили его E. смотреть на свет, не страдал ли бы он глазами, не бежал ли бы, повернувшись к тому, что мог видеть, и не думал ли бы, что это действительно яснее указываемого? — Так,
