зоваться въ значеніи образца для изученія предмета невидимаго, подобно тому, какъ еслибы кто случайно попалъ на отлично E. написанные и отдѣланные чертежи Дедала, или иного художника, либо живописца. Вѣдь какой нибудь знатокъ геометріи, видя такіе чертежи, конечно, подумалъ бы, что хотя и весьма хорошо имѣть ихъ при работѣ, однакожъ смѣшнымъ показался бы тотъ, кто сталъ бы смотрѣть на нихъ серьезно, будто на истинность равной, двойной, или иной пропорціи. — Какъ не 530. смѣшнымъ, сказалъ онъ. — Такъ не думаешь ли, продолжалъ я, что истинный-то астрономъ, смотря на движеніе звѣздъ, будетъ убѣжденъ въ томъ же самомъ? Онъ, конечно, станетъ мыслить, что какъ устроены тѣ предметы наивозможно лучшимъ образомъ, такъ устроено Творцомъ неба и самое небо, и все, что въ небѣ. Разсматривая отношеніе ночи къ дню, дней къ мѣсяцу, мѣсяца къ году, и отношеніе другихъ звѣздъ къ тому же и взаимно къ звѣздамъ, не страненъ ли, думаешь, B. будетъ онъ, несмотря на свою тѣлесность и видимость, когда положитъ, что и это всегда бываетъ подобнымъ образомъ, не подлежитъ никакой измѣняемости, и будетъ стараться всячески постигнуть истинность такихъ предметовъ? — Слушая теперь тебя, и я думаю не иначе, сказалъ онъ. — Стало-быть, мы и къ астрономіи, какъ прежде къ геометріи, замѣтилъ я, приступаемъ, пользуясь высшими вопросами, а находящееся C. въ небѣ оставимъ, если хотимъ, занявшись истинно астрономіею, разумную по природѣ сторону души изъ безполезной сдѣлать полезною. — Какъ много дѣла предписываешь ты ей, сравнительно съ дѣломъ нынѣшнихъ астрономовъ! сказалъ онъ. — Но вѣдь мнѣ представляется, примолвилъ я, что мы и въ другихъ отношеніяхъ будемъ давать такія же предписанія, если отъ насъ, законодателей, должна быть какая-нибудь польза.
Не можешь ли ты указать еще на какую-нибудь, подходящую къ намъ науку? — Теперь-то вдругъ не могу, сказалъ онъ. — Движеніе представляетъ, думаю, не одинъ, а больше видовъ, примолвилъ я. Но о всѣхъ ихъ можетъ сказать D. раз-
зоваться в значении образца для изучения предмета невидимого, подобно тому, как если бы кто случайно попал на отлично E. написанные и отделанные чертежи Дедала, или иного художника, либо живописца. Ведь какой-нибудь знаток геометрии, видя такие чертежи, конечно, подумал бы, что хотя и весьма хорошо иметь их при работе, однакож смешным показался бы тот, кто стал бы смотреть на них серьезно, будто на истинность равной, двойной, или иной пропорции. — Как не 530. смешным, сказал он. — Так не думаешь ли, продолжал я, что истинный-то астроном, смотря на движение звезд, будет убежден в том же самом? Он, конечно, станет мыслить, что как устроены те предметы наивозможно лучшим образом, так устроено Творцом неба и самое небо, и всё, что в небе. Рассматривая отношение ночи к дню, дней к месяцу, месяца к году, и отношение других звезд к тому же и взаимно к звездам, не странен ли, думаешь, B. будет он, несмотря на свою телесность и видимость, когда положит, что и это всегда бывает подобным образом, не подлежит никакой изменяемости, и будет стараться всячески постигнуть истинность таких предметов? — Слушая теперь тебя, и я думаю не иначе, сказал он. — Стало быть, мы и к астрономии, как прежде к геометрии, заметил я, приступаем, пользуясь высшими вопросами, а находящееся C. в небе оставим, если хотим, занявшись истинно астрономиею, разумную по природе сторону души из бесполезной сделать полезною. — Как много дела предписываешь ты ей, сравнительно с делом нынешних астрономов! сказал он. — Но ведь мне представляется, примолвил я, что мы и в других отношениях будем давать такие же предписания, если от нас, законодателей, должна быть какая-нибудь польза.
Не можешь ли ты указать еще на какую-нибудь, подходящую к нам науку? — Теперь-то вдруг не могу, сказал он. — Движение представляет, думаю, не один, а больше видов, примолвил я. Но о всех их может сказать D. раз-
