гаго: утомленіе и сонъ враждебны наукамъ. Впрочемъ, и эта одна проба немаловажна, какимъ всякій обнаруживаетъ себя въ гимнастическихъ упражненіяхъ. — Какъ не немаловажна? сказалъ онъ. — Послѣ этого времени, продолжалъ я, вышедшіе изъ двадцати-лѣтняго возраста получатъ большія предъ прочими отличія, — и тѣ науки, которыя дѣтямъ въ ихъ дѣтствѣ преподаны порознь, для этихъ юношей должны быть C. подведены подъ одинъ обзоръ, показывающій взаимное сродство учебныхъ предметовъ и отношеніе ихъ къ природѣ сущаго. — И такое-то лишь ученіе, сказалъ онъ, будетъ твердо въ тѣхъ, которые примутъ его. — Да вмѣстѣ оно будетъ и важнѣйшею пробою, діалектическая ли у кого природа, или нѣтъ, примолвилъ я; потому что сводитель подъ одинъ обзоръ есть діалектикъ, а не сводитель — не діалектикъ. — Я то же думаю, сказалъ онъ. — Итакъ, наблюдая, которые изъ нихъ D. особенно отличаются твердостью и въ ученіи, твердостью и на войнѣ, и во всемъ, что предписано закономъ, тебѣ понадобится, продолжалъ я, изъ этихъ избранныхъ, когда они выдутъ изъ тридцати-лѣтняго возраста, сдѣлать новый выборъ, возвесть избранныхъ къ высшимъ почестямъ и, испытывая ихъ силою діалектики, смотрѣть, кто между ними способенъ, — оставивъ глаза и прочія чувства, дѣйствительно идти къ сущему, и здѣсь-то — дѣло великой осторожности, другъ мой. — Почему же особенно здѣсь? спросилъ онъ. — Не замѣчаешь ли, отвѣчалъ я, какое великое зло происходитъ нынѣ отъ діалектики? — E. Какое зло? спросилъ онъ. — Люди, занимающіеся діалектикою, едва ли не исполнены беззаконія, отвѣчалъ я. — И очень, сказалъ онъ. — Думаешь ли, что они терпятъ нѣчто удивительное, и не извиняешь ихъ? — Какъ же можно? спросилъ онъ. — Да вотъ напримѣръ, продолжалъ я: пусть какой-нибудь подкидышъ воспитывался бы на большія деньги, въ многолюдномъ и важномъ семействѣ, среди многочисленныхъ ласкателей; достигнувъ же мужескаго возраста, пусть онъ узналъ бы, что произошелъ 538. не отъ этихъ, носящихъ на себѣ имя его родителей, а родившихъ себя на самомъ дѣлѣ не нашелъ бы: — можешь ли пред-
гаго: утомление и сон враждебны наукам. Впрочем, и эта одна проба немаловажна, каким всякий обнаруживает себя в гимнастических упражнениях. — Как не немаловажна? сказал он. — После этого времени, продолжал я, вышедшие из двадцати-летнего возраста получат большие пред прочими отличия, — и те науки, которые детям в их детстве преподаны порознь, для этих юношей должны быть C. подведены под один обзор, показывающий взаимное сродство учебных предметов и отношение их к природе сущего. — И такое-то лишь учение, сказал он, будет твердо в тех, которые примут его. — Да вместе оно будет и важнейшею пробою, диалектическая ли у кого природа, или нет, примолвил я; потому что сводитель под один обзор есть диалектик, а не сводитель — не диалектик. — Я то же думаю, сказал он. — Итак, наблюдая, которые из них D. особенно отличаются твердостью и в учении, твердостью и на войне, и во всём, что предписано законом, тебе понадобится, продолжал я, из этих избранных, когда они выдут из тридцати-летнего возраста, сделать новый выбор, возвесть избранных к высшим почестям и, испытывая их силою диалектики, смотреть, кто между ними способен, — оставив глаза и прочие чувства, действительно идти к сущему, и здесь-то — дело великой осторожности, друг мой. — Почему же особенно здесь? спросил он. — Не замечаешь ли, отвечал я, какое великое зло происходит ныне от диалектики? — E. Какое зло? спросил он. — Люди, занимающиеся диалектикою, едва ли не исполнены беззакония, отвечал я. — И очень, сказал он. — Думаешь ли, что они терпят нечто удивительное, и не извиняешь их? — Как же можно? спросил он. — Да вот например, продолжал я: пусть какой-нибудь подкидыш воспитывался бы на большие деньги, в многолюдном и важном семействе, среди многочисленных ласкателей; достигнув же мужеского возраста, пусть он узнал бы, что произошел 538. не от этих, носящих на себе имя его родителей, а родивших себя на самом деле не нашел бы: — можешь ли пред-
