сто, но есть лишь какая-то тѣнь удовольствія, какъ слышалъ я, кажется, отъ кого-то изъ мудрецовъ[1] и это будетъ величайшимъ и рѣшительнымъ паденіемъ прочихъ удовольствій. — Конечно; однако какъ же будешь ты говорить? — Это доказательство C. отыщется, примолвилъ я, если ты будешь отвѣчать на мои вопросы. — Спрашивай, пожалуй, сказалъ онъ. — Такъ говори, началъ я: противуположное удовольствію называется ли у насъ скорбію? — И очень. — А бываетъ ли состояніе и безъ радости, и безъ скорбей? — Конечно. — Въ срединѣ между сими обоими не будетъ ли въ этомъ случаѣ какое-то затишіе души? Или ты не такъ называешь это? — Такъ, отвѣчалъ онъ. — Не помнишь ли тѣхъ словъ, спросилъ я, которыя произносятся больными, когда они хвораютъ? — Какихъ? D. — Что нѣтъ ничего пріятнѣе, какъ быть здоровымъ, хотя до болѣзни сами не замѣчали, что это очень пріятно. — Помню, сказалъ онъ. — Не слышишь ли, что и мучимые какою-нибудь болью говорятъ: не было бы ничего пріятнѣе прекращенія этой боли? — Слышу. — Да и въ другихъ многихъ подобныхъ случаяхъ замѣчаешь, думаю, что люди, когда страдаютъ, превозносятъ, какъ величайшее удовольствіе, не радость, а нестраданіе, — затишіе страданія. — Вѣдь это, сказалъ онъ, затишіе тогда бываетъ, можетъ быть, пріятно и вожделѣнно. — E. А когда кто перестанетъ радоваться, примолвилъ я, — то же самое затишіе удовольствія будетъ непріятно. — Можетъ быть, сказалъ онъ. — Слѣдовательно, находясь, какъ мы сейчасъ сказали, между обѣими крайностями, это затишіе будетъ тѣмъ и другимъ — и скорбію, и удовольствіемъ. — Выходитъ. — Но возможно ли, чтобы ни то ни другое было тѣмъ и другимъ? — Кажется, нѣтъ. — Однакожъ, пробуждающееся въ душѣ пріятное-то и непріятное есть нѣкоторое движеніе обѣ-
- ↑ Отъ какого мудреца Платонъ слышалъ это ученіе? Штальбомъ дѣлаетъ не невѣроятную догадку, что такимъ оборотомъ рѣчи философъ могъ указывать на своего Филеба: по крайней мѣрѣ этотъ прикровенный намекъ на собственное сочиненіе, съ одной стороны, свидѣтельствовалъ о скромности писателя, съ другой — оставлялъ слушателямъ полную свободу самостоятельно судить о достоинствѣ его мыслей.
сто, но есть лишь какая-то тень удовольствия, как слышал я, кажется, от кого-то из мудрецов[1] и это будет величайшим и решительным падением прочих удовольствий. — Конечно; однако как же будешь ты говорить? — Это доказательство C. отыщется, примолвил я, если ты будешь отвечать на мои вопросы. — Спрашивай, пожалуй, сказал он. — Так говори, начал я: противоположное удовольствию называется ли у нас скорбию? — И очень. — А бывает ли состояние и без радости, и без скорбей? — Конечно. — В средине между сими обоими не будет ли в этом случае какое-то затишие души? Или ты не так называешь это? — Так, отвечал он. — Не помнишь ли тех слов, спросил я, которые произносятся больными, когда они хворают? — Каких? D. — Что нет ничего приятнее, как быть здоровым, хотя до болезни сами не замечали, что это очень приятно. — Помню, сказал он. — Не слышишь ли, что и мучимые какою-нибудь болью говорят: не было бы ничего приятнее прекращения этой боли? — Слышу. — Да и в других многих подобных случаях замечаешь, думаю, что люди, когда страдают, превозносят, как величайшее удовольствие, не радость, а нестрадание, — затишие страдания. — Ведь это, сказал он, затишие тогда бывает, может быть, приятно и вожделенно. — E. А когда кто перестанет радоваться, примолвил я, — то же самое затишие удовольствия будет неприятно. — Может быть, сказал он. — Следовательно, находясь, как мы сейчас сказали, между обеими крайностями, это затишие будет тем и другим — и скорбию, и удовольствием. — Выходит. — Но возможно ли, чтобы ни то ни другое было тем и другим? — Кажется, нет. — Однакож, пробуждающееся в душе приятное-то и неприятное есть некоторое движение обе-
————————————
- ↑ От какого мудреца Платон слышал это учение? Штальбом делает не невероятную догадку, что таким оборотом речи философ мог указывать на своего Филеба: по крайней мере этот прикровенный намек на собственное сочинение, с одной стороны, свидетельствовал о скромности писателя, с другой — оставлял слушателям полную свободу самостоятельно судить о достоинстве его мыслей.
