бы въ городѣ, мы не установимъ управленія и, развивъ наилучшую часть ихъ души, не приготовимъ въ ней подобнаго 591. нашему стража, и тогда уже отпускаемъ ихъ на свободу. — Конечно показываетъ, сказалъ онъ. — Итакъ, почему, Главконъ, и на какомъ основаніи скажемъ мы, что дѣлать несправедливое, своевольничать, или совершать постыдное полезно, если чрезъ это человѣкъ будетъ хуже, хотя бы пріобрѣлъ множество денегъ и силы другаго рода? — Нипочему, отвѣчалъ онъ. — А почему дѣлающій несправедливое находитъ полезнымъ скрываться и убѣгать отъ наказанія? Развѣ не хуже еще становится тотъ, кто скрывается[1], тогда какъ B. нескрывающійся и наказываемый звѣрское въ себѣ укладываетъ и укрощаетъ, а кроткому даетъ свободу, и вся душа, возведенная къ наилучшей природѣ, пріобрѣтши разсудительность, справедливость и благоразуміе, получаетъ состояніе, востолько превосходнѣе чѣмъ тѣло, пріобрѣтшее силу, красоту и здоровье, восколько душа превосходнѣе тѣла. — Безъ сомнѣнія. — Такъ у кого есть умъ, тотъ не будетъ ли жить, C. направляя все свое къ тому, чтобы, во-первыхъ, уважать науки, которыя дѣлаютъ душу его такою, а прочее презирать? — Явно, сказалъ онъ. — Потомъ, примолвилъ я, состояніе и питаніе тѣла никакъ не ввѣритъ онъ звѣриному удовольствію, чтобы въ немъ провождать жизнь; напротивъ, оставитъ въ сторонѣ и здоровье, не уважитъ и того, какъ бы быть сильнымъ, здоровымъ и красивымъ, если это не сдѣлаетъ его D. благоразумнымъ, но всегда будетъ устроять гармонію въ тѣлѣ для созвучія въ душѣ. — Безъ сомнѣнія, сказалъ онъ, если только по-истинѣ хочетъ быть музыкальнымъ. — Не будетъ ли онъ искать сообразности и созвучія въ самомъ стяжаніи денегъ, продолжалъ я, и, не ослѣпляясь мнѣніями толпы о счастіи, станетъ ли до безконечности увеличивать свое бремя множествомъ ихъ, чтобы нажить себѣ безконечное зло? — Не
- ↑ Эта мысль весьма хорошо и обстоятельно раскрыта въ Горгіасѣ p. 509 A sqq.
бы в городе, мы не установим управления и, развив наилучшую часть их души, не приготовим в ней подобного 591. нашему стража, и тогда уже отпускаем их на свободу. — Конечно показывает, сказал он. — Итак, почему, Главкон, и на каком основании скажем мы, что делать несправедливое, своевольничать, или совершать постыдное полезно, если чрез это человек будет хуже, хотя бы приобрел множество денег и силы другого рода? — Нипочему, отвечал он. — А почему делающий несправедливое находит полезным скрываться и убегать от наказания? Разве не хуже еще становится тот, кто скрывается[1], тогда как B. нескрывающийся и наказываемый зверское в себе укладывает и укрощает, а кроткому дает свободу, и вся душа, возведенная к наилучшей природе, приобретши рассудительность, справедливость и благоразумие, получает состояние, востолько превосходнее чем тело, приобретшее силу, красоту и здоровье, восколько душа превосходнее тела. — Без сомнения. — Так у кого есть ум, тот не будет ли жить, C. направляя всё свое к тому, чтобы, во-первых, уважать науки, которые делают душу его такою, а прочее презирать? — Явно, сказал он. — Потом, примолвил я, состояние и питание тела никак не вверит он звериному удовольствию, чтобы в нём провождать жизнь; напротив, оставит в стороне и здоровье, не уважит и того, как бы быть сильным, здоровым и красивым, если это не сделает его D. благоразумным, но всегда будет устроять гармонию в теле для созвучия в душе. — Без сомнения, сказал он, если только поистине хочет быть музыкальным. — Не будет ли он искать сообразности и созвучия в самом стяжании денег, продолжал я, и, не ослепляясь мнениями толпы о счастьи, станет ли до бесконечности увеличивать свое бремя множеством их, чтобы нажить себе бесконечное зло? — Не
————————————
- ↑ Эта мысль весьма хорошо и обстоятельно раскрыта в Горгиасе p. 509 A sqq.
