бы за основаніе, Павзаній далѣе разсматриваетъ, кто идетъ за Афродитою небесною и кто — за земною, и въ формѣ этой второй посылки умозаключенія, въ которой хотѣлъ онъ, повидимому, въ коррелятъ различія двухъ Эросовъ, взять душу и тѣло, на самомъ дѣлѣ, согласно съ взглядомъ тогдашняго аѳинскаго и лакедемонскаго общества, беретъ совершенно произвольное понятіе о психическомъ различіи двухъ половъ — мужескаго и женскаго. Эллинское сознаніе съ глубокой древности лелѣяло мысль объ умственномъ превосходствѣ мужчины предъ женщиною. Отсюда родилось понятіе, что мужчина достойнѣе любви, чѣмъ женщина. Въ этомъ понятіи любовь имѣла, конечно, значеніе нравственное: но такъ какъ одна чисто умственная сторона человѣка не можетъ питать любви въ значеніи нравственномъ; то мужчина, чтобы сдѣлаться достойнымъ ея предметомъ, долженъ былъ, при умственныхъ своихъ преимуществахъ, имѣть преимущества и нравственныя. Въ этомъ, казалось бы, нѣтъ ничего худаго, еслибы психологія въ самомъ дѣлѣ согласилась, что мужчина умственно превосходнѣе женщины. Но здѣсь къ нравственному взгляду на мужчину нечувствительно прививается сперва чувство эстетическое, побуждающее созерцать истинное и доброе въ прекрасномъ тѣлѣ, чрезъ что любовь къ мужчинѣ тотчасъ превращается въ болѣе ограниченную любовь къ дитяти, а потомъ — чувство скотское, влекущееся къ прекрасному дѣтскому тѣлу подъ вліяніемъ половыхъ побужденій, безъ всякаго уже отношенія къ умственному и нравственному достоинству человѣка. Такое-то казуистическое положеніе о любви къ прекрасному мальчику подводитъ Павзаній подъ начало своего силлогизма, предположенное въ формѣ раздѣлительной, и этою казуистикою прикрывая самый гнусный порокъ своего общества, заключаетъ, что любовь, если она основывается на красотѣ ума и стремленіи къ добродѣтели, достойна похвалы; а когда имѣетъ въ виду только благообразіе тѣлесное, — обращается въ безчестіе и любящему и любимому (180 C. 185 C).
бы за основание, Павзаний далее рассматривает, кто идет за Афродитою небесною и кто — за земною, и в форме этой второй посылки умозаключения, в которой хотел он, по-видимому, в коррелят различия двух Эросов, взять душу и тело, на самом деле, согласно с взглядом тогдашнего афинского и лакедемонского общества, берет совершенно произвольное понятие о психическом различии двух полов — мужеского и женского. Эллинское сознание с глубокой древности лелеяло мысль об умственном превосходстве мужчины пред женщиною. Отсюда родилось понятие, что мужчина достойнее любви, чем женщина. В этом понятии любовь имела, конечно, значение нравственное: но так как одна чисто умственная сторона человека не может питать любви в значении нравственном; то мужчина, чтобы сделаться достойным её предметом, должен был, при умственных своих преимуществах, иметь преимущества и нравственные. В этом, казалось бы, нет ничего худого, если бы психология в самом деле согласилась, что мужчина умственно превосходнее женщины. Но здесь к нравственному взгляду на мужчину нечувствительно прививается сперва чувство эстетическое, побуждающее созерцать истинное и доброе в прекрасном теле, чрез что любовь к мужчине тотчас превращается в более ограниченную любовь к дитяти, а потом — чувство скотское, влекущееся к прекрасному детскому телу под влиянием половых побуждений, без всякого уже отношения к умственному и нравственному достоинству человека. Такое-то казуистическое положение о любви к прекрасному мальчику подводит Павзаний под начало своего силлогизма, предположенное в форме разделительной, и этою казуистикою прикрывая самый гнусный порок своего общества, заключает, что любовь, если она основывается на красоте ума и стремлении к добродетели, достойна похвалы; а когда имеет в виду только благообразие телесное, — обращается в бесчестие и любящему и любимому (180 C. 185 C).
