лучаетъ обиды: обида не существуетъ для него — ни отъ бога, ни въ отношеніи къ богу, ни отъ человѣка, ни въ отношеніи къ человѣку. Онъ и самъ терпитъ не отъ насилія, если что терпитъ, ибо насиліе къ Эросу не прикасается; и другимъ C. дѣлая насиліе, не дѣлаетъ, потому что всякій даетъ ему все охотно. А въ чемъ вольному воля; то, какъ говорятъ царственные законы города, справедливо. Кромѣ справедливости, Эросъ показываетъ и весьма много разсудительности. Вѣдь разсудительность, какъ извѣстно, господствуетъ надъ удовольствіями и страстями: но ни одно удовольствіе не бываетъ могущественнѣе Эроса. Если же они слабѣе, то побѣждаются Эросомъ, и онъ бываетъ побѣдителемъ. А побѣждая удовольствія и страсти, Эросъ долженъ быть особенно разсудителенъ. И опять, что касается до мужества, то Эросу не можетъ противустоять D. и Арей; ибо не Арей владѣетъ Эросомъ, а Эросъ, сынъ Афродиты, какъ разсказываютъ, владѣетъ Ареемъ; владѣющій же могущественнѣе того, кѣмъ онъ владѣетъ. Но владѣя тѣмъ, кто мужественнѣе прочихъ, онъ долженъ быть самымъ мужественнымъ изъ всѣхъ. Итакъ, о справедливости, разсудительности и мужествѣ бога сказано; остается сказать о его мудрости. Постараюсь, сколько могу, не опустить здѣсь ничего. И во-первыхъ, чтобы и мнѣ почтить наше искуство, E. какъ Эриксимахъ почтилъ свое, скажу: этотъ богъ такой мудрый поэтъ, что и другихъ дѣлаетъ поэтами; ибо всякій, сколь бы ни былъ прежде необразованъ, непремѣнно становится поэтомъ, какъ скоро прикасается къ нему Эросъ. И вотъ доказательство, которымъ прилично намъ воспользоваться, что Эросъ — добрый поэтъ, если сказать вообще, во всѣхъ родахъ музыкальнаго творчества[1]: чего кто или не имѣетъ, или не знаетъ, того тотъ не можетъ дать и другому, либо научить другаго. Къ тому же, будетъ ли кто утверждать, что творе-
- ↑ Музыкальнаго творчества — ποίησιν τὴν κατὰ μουσικήν. Слово ποίησις у Грековъ означало не одну поэзію, а всякую работу. Поэтому для означенія собственно поэзіи, Агатонъ прибавляетъ: ποίησιν τὴν κατὰ μουσικήν, потому что рѣчь размѣренная подводима была подъ категорію музыки.
лучает обиды: обида не существует для него — ни от бога, ни в отношении к богу, ни от человека, ни в отношении к человеку. Он и сам терпит не от насилия, если что терпит, ибо насилие к Эросу не прикасается; и другим C. делая насилие, не делает, потому что всякий дает ему всё охотно. А в чём вольному воля; то, как говорят царственные законы города, справедливо. Кроме справедливости, Эрос показывает и весьма много рассудительности. Ведь рассудительность, как известно, господствует над удовольствиями и страстями: но ни одно удовольствие не бывает могущественнее Эроса. Если же они слабее, то побеждаются Эросом, и он бывает победителем. А побеждая удовольствия и страсти, Эрос должен быть особенно рассудителен. И опять, что касается до мужества, то Эросу не может противустоять D. и Арей; ибо не Арей владеет Эросом, а Эрос, сын Афродиты, как рассказывают, владеет Ареем; владеющий же могущественнее того, кем он владеет. Но владея тем, кто мужественнее прочих, он должен быть самым мужественным из всех. Итак, о справедливости, рассудительности и мужестве бога сказано; остается сказать о его мудрости. Постараюсь, сколько могу, не опустить здесь ничего. И во-первых, чтобы и мне почтить наше искусство, E. как Эриксимах почтил свое, скажу: этот бог такой мудрый поэт, что и других делает поэтами; ибо всякий, сколь бы ни был прежде необразован, непременно становится поэтом, как скоро прикасается к нему Эрос. И вот доказательство, которым прилично нам воспользоваться, что Эрос — добрый поэт, если сказать вообще, во всех родах музыкального творчества[1]: чего кто или не имеет, или не знает, того тот не может дать и другому, либо научить другого. К тому же, будет ли кто утверждать, что творе-
————————————
- ↑ Музыкального творчества — ποίησιν τὴν κατὰ μουσικήν. Слово ποίησις у Греков означало не одну поэзию, а всякую работу. Поэтому для означения собственно поэзии, Агатон прибавляет: ποίησιν τὴν κατὰ μουσικήν, потому что речь размеренная подводима была под категорию музыки.
