снисхожденію, вызывался вести человѣчество въ недоступное простымъ людямъ святилище мудрости. Между тѣмъ весь секретъ такой всеобъемлющей эрудиціи у Иппіаса состоялъ лишь въ томъ, что его разсудокъ постоянно и строго держался области отвлеченія и обнаруживалъ свою дѣятельность только въ сферѣ общихъ мыслей о чемъ бы то ни было. Выступить за черту этой сферы, спуститься къ частностямъ знанія, затрогивать факты науки — значило бы для софиста потерять балансъ и упасть въ такую стихію, которая должна была обличить его въ безсиліи, въ невѣжествѣ, даже въ бездарности; потому что, не имѣя ни малѣйшаго понятія о подробностяхъ разсматриваемаго предмета, онъ становился внѣ всякаго права на наведеніе, или, лучше сказать, самое-то наведеніе и обвиняло его во лжи, показывая, что общія его положенія не заключаютъ въ себѣ никакого содержанія и не опираются ни на чемъ реальномъ. Посему, какъ ни старайтесь всѣхъ на свѣтѣ Иппіасовъ удерживать въ предѣлахъ недѣлимостей, среди осязательныхъ фактовъ знанія, — они съ безпокойствомъ будутъ порываться къ общему и, если хоть немного ослабѣетъ ваше вниманіе, тотчасъ уйдутъ отъ васъ на высоту отвлеченія и оттуда будутъ съ презрѣніемъ смотрѣть на копотливость вашего анализа. Это — философы безъ логики, ораторы — безъ риторики, филологи — безъ грамматики, историки — безъ фактовъ. Эти люди все знаютъ, ничему не учившись.
Другою отличительною чертою Иппіаса была нарядность и изысканность во всемъ, — нетолько въ подборѣ словъ и выраженій, когда онъ говорилъ, но и въ самой одеждѣ и убранствѣ. Согласно съ иконографіею Платона (Hipp. maj. p. 219 A. Protag. p. 315 B), мы должны представлять его человѣкомъ блестящей наружности, выступающимъ изъ ряда людей вообще чисто одѣтыхъ и обутыхъ. Онъ, какъ видно, былъ довольно красивъ и отъ природы, но естественную свою красоту заботливо возвышалъ еще искуствомъ, и всѣ мелочи его туалета показывали, что онѣ являлись не случайно и не по обыкновеннымъ правиламъ приличія, а придуманы, изысканы и вы-
снисхождению, вызывался вести человечество в недоступное простым людям святилище мудрости. Между тем весь секрет такой всеобъемлющей эрудиции у Иппиаса состоял лишь в том, что его рассудок постоянно и строго держался области отвлечения и обнаруживал свою деятельность только в сфере общих мыслей о чём бы то ни было. Выступить за черту этой сферы, спуститься к частностям знания, затрагивать факты науки — значило бы для софиста потерять баланс и упасть в такую стихию, которая должна была обличить его в бессилии, в невежестве, даже в бездарности; потому что, не имея ни малейшего понятия о подробностях рассматриваемого предмета, он становился вне всякого права на наведение, или, лучше сказать, самое-то наведение и обвиняло его во лжи, показывая, что общие его положения не заключают в себе никакого содержания и не опираются ни на чём реальном. Посему, как ни старайтесь всех на свете Иппиасов удерживать в пределах неделимостей, среди осязательных фактов знания, — они с беспокойством будут порываться к общему и, если хоть немного ослабеет ваше внимание, тотчас уйдут от вас на высоту отвлечения и оттуда будут с презрением смотреть на копотливость вашего анализа. Это — философы без логики, ораторы — без риторики, филологи — без грамматики, историки — без фактов. Эти люди всё знают, ничему не учившись.
Другою отличительною чертою Иппиаса была нарядность и изысканность во всём, — нетолько в подборе слов и выражений, когда он говорил, но и в самой одежде и убранстве. Согласно с иконографиею Платона (Hipp. maj. p. 219 A. Protag. p. 315 B), мы должны представлять его человеком блестящей наружности, выступающим из ряда людей вообще чисто одетых и обутых. Он, как видно, был довольно красив и от природы, но естественную свою красоту заботливо возвышал еще искусством, и все мелочи его туалета показывали, что они являлись не случайно и не по обыкновенным правилам приличия, а придуманы, изысканы и вы-
