сію на каждое изъ нихъ. Но между тѣмъ какъ Иппіасъ то или другое мнѣніе находитъ справедливымъ, Сократъ тотчасъ показываетъ его неудовлетворительность и переходитъ къ новому, пока наконецъ софисту не наскучила эта бесѣда и пока онъ не обратился снова къ хвастливой декламаціи о важности ораторскаго своего таланта. Явно, что въ этой второй части разсматриваемаго діалога Платонъ имѣетъ цѣлію прослѣдить и опровергнуть всѣ, господствовавшія въ его время понятія о прекрасномъ. Эти понятія, по указанію Платона, суть слѣдующія.
Прекрасное, спрашиваетъ Сократъ, не есть ли приличное — τὸ πρεπον? Иппіасъ соглашается. Но едва произнесено имъ согласіе, какъ это опредѣленіе, подъ оселкомъ эротематической методы Сократа, тотчасъ оказывается, по матеріи, несправедливымъ. Приличное, говоритъ онъ, есть то, что или кажется прекраснымъ, или существенно прекрасно: но прекрасное, только кажущееся прекраснымъ, въ существѣ же дѣла непрекрасное, не заслуживаетъ имени прекраснаго; а то, которое само въ себѣ прекрасно, скрывается отъ насъ, и потому не можетъ быть названо приличнымъ. Слѣдовательно, приличное еще не есть прекрасное. Это, вложенное въ уста Сократа, опроверженіе мнѣнія о приличномъ въ значеніи прекраснаго у Платона проведено съ такимъ искуствомъ, что однимъ и тѣмъ же ходомъ достигаетъ двухъ цѣлей: явною и открытою стороною своего движенія оно направляется къ обличенію бездарности софиста, легкомысленно соглашающагося на двучленное дѣленіе понятія о приличномъ, тогда какъ оно, по своей природѣ, должно быть трехчленное; а заднею, или сокровенною стороною позволяетъ угадывать истинную мысль Платона, что приличное въ явленіи будетъ въ самомъ дѣлѣ прекрасно, если окажется прекраснымъ самимъ по себѣ — прекраснымъ въ бытіи (Phileb. p. 64 E).
Видя, что Иппіасъ не можетъ защитить понятія о прекрасномъ въ пользу приличнаго, Сократъ переходитъ къ другому, вѣроятно, современному также взгляду, и спрашиваетъ
сию на каждое из них. Но между тем как Иппиас то или другое мнение находит справедливым, Сократ тотчас показывает его неудовлетворительность и переходит к новому, пока наконец софисту не наскучила эта беседа и пока он не обратился снова к хвастливой декламации о важности ораторского своего таланта. Явно, что в этой второй части рассматриваемого диалога Платон имеет целью проследить и опровергнуть все, господствовавшие в его время понятия о прекрасном. Эти понятия, по указанию Платона, суть следующие.
Прекрасное, спрашивает Сократ, не есть ли приличное — τὸ πρεπον? Иппиас соглашается. Но едва произнесено им согласие, как это определение, под оселком эротематической методы Сократа, тотчас оказывается, по материи, несправедливым. Приличное, говорит он, есть то, что или кажется прекрасным, или существенно прекрасно: но прекрасное, только кажущееся прекрасным, в существе же дела непрекрасное, не заслуживает имени прекрасного; а то, которое само в себе прекрасно, скрывается от нас, и потому не может быть названо приличным. Следовательно, приличное еще не есть прекрасное. Это, вложенное в уста Сократа, опровержение мнения о приличном в значении прекрасного у Платона проведено с таким искусством, что одним и тем же ходом достигает двух целей: явною и открытою стороною своего движения оно направляется к обличению бездарности софиста, легкомысленно соглашающегося на двучленное деление понятия о приличном, тогда как оно, по своей природе, должно быть трехчленное; а заднею, или сокровенною стороною позволяет угадывать истинную мысль Платона, что приличное в явлении будет в самом деле прекрасно, если окажется прекрасным самим по себе — прекрасным в бытии (Phileb. p. 64 E).
Видя, что Иппиас не может защитить понятия о прекрасном в пользу приличного, Сократ переходит к другому, вероятно, современному также взгляду, и спрашивает
