краснымъ, а удовольствій, получаемыхъ чрезъ другія чувства, отъ блюдъ, напитковъ, любовныхъ дѣлъ и отъ всего E. подобнаго, не называете прекраснымъ? неужели ни въ этомъ, ни въ чемъ другомъ, кромѣ зрѣнія и слуха, вы вовсе не признаете ни пріятности, ни удовольствія? Что̀ скажемъ, Иппіасъ?
Ипп. Безъ сомнѣнія скажемъ, Сократъ, что и въ другихъ ощущеніяхъ есть очень великія удовольствія.
Сокр. Такъ для чего же, скажетъ, у этихъ удовольствій, которыя ничѣмъ не меньше — удовольствія, какъ и тѣ, вы отнимаете ихъ имя и лишаете ихъ названія прекрасныхъ? — 299. Для того, скажемъ мы, что не было бы никого, кто не осмѣялъ бы насъ, еслибы мы захотѣли утверждать, что ѣсть не пріятно, а прекрасно, и обонять пріятное не пріятно, а прекрасно. Что же касается до дѣлъ любовныхъ, то всѣ спорили бы съ нами, что это весьма пріятно, а между тѣмъ, кто дѣлалъ бы подобное, тотъ долженъ былъ бы дѣлать такъ, чтобы никто не видѣлъ его; ибо быть видимымъ тутъ очень постыдно. Тогда какъ мы говорили бы это, — онъ, можетъ быть, примолвилъ бы: Теперь я понимаю, Иппіасъ, что вы давно уже стыдитесь назвать эти удовольствія прекрасными потому, что они людямъ не кажутся. Но я спрашивалъ не о томъ, что B. только кажется прекраснымъ, а о томъ, что̀ есть прекрасное. — Послѣ этого мы, думаю, повторили бы прежнее свое положеніе, что прекраснымъ почитаемъ часть пріятнаго, получаемую чрезъ слухъ и зрѣніе. Этимъ ли отвѣтомъ воспользуешься ты, или отвѣтимъ что-нибудь другое, Иппіасъ?
Ипп. Судя по твоимъ-то словамъ, Сократъ, необходимо сказать это, а не что-либо другое.
Сокр. Хорошо же говорите вы, скажетъ онъ. Итакъ, если прекрасное есть пріятное, получаемое чрезъ зрѣніе и слухъ; то пріятное, относящееся не къ этому роду, очевидно, уже не C. будетъ прекраснымъ? — Согласимся ли?
Ипп. Да.
Сокр. Такъ пріятное, ощущаемое чрезъ зрѣніе, скажетъ онъ, есть ли пріятное чрезъ зрѣніе и слухъ? или, ощущаемое
красным, а удовольствий, получаемых чрез другие чувства, от блюд, напитков, любовных дел и от всего E. подобного, не называете прекрасным? неужели ни в этом, ни в чём другом, кроме зрения и слуха, вы вовсе не признаете ни приятности, ни удовольствия? Что̀ скажем, Иппиас?
Ипп. Без сомнения скажем, Сократ, что и в других ощущениях есть очень великие удовольствия.
Сокр. Так для чего же, скажет, у этих удовольствий, которые ничем не меньше — удовольствия, как и те, вы отнимаете их имя и лишаете их названия прекрасных? — 299. Для того, скажем мы, что не было бы никого, кто не осмеял бы нас, если бы мы захотели утверждать, что есть не приятно, а прекрасно, и обонять приятное не приятно, а прекрасно. Что же касается до дел любовных, то все спорили бы с нами, что это весьма приятно, а между тем, кто делал бы подобное, тот должен был бы делать так, чтобы никто не видел его; ибо быть видимым тут очень постыдно. Тогда как мы говорили бы это, — он, может быть, примолвил бы: Теперь я понимаю, Иппиас, что вы давно уже стыдитесь назвать эти удовольствия прекрасными потому, что они людям не кажутся. Но я спрашивал не о том, что B. только кажется прекрасным, а о том, что̀ есть прекрасное. — После этого мы, думаю, повторили бы прежнее свое положение, что прекрасным почитаем часть приятного, получаемую чрез слух и зрение. Этим ли ответом воспользуешься ты, или ответим что-нибудь другое, Иппиас?
Ипп. Судя по твоим-то словам, Сократ, необходимо сказать это, а не что-либо другое.
Сокр. Хорошо же говорите вы, скажет он. Итак, если прекрасное есть приятное, получаемое чрез зрение и слух; то приятное, относящееся не к этому роду, очевидно, уже не C. будет прекрасным? — Согласимся ли?
Ипп. Да.
Сокр. Так приятное, ощущаемое чрез зрение, скажет он, есть ли приятное чрез зрение и слух? или, ощущаемое
