есть прекрасное, мудрое, доброе и все тому подобное: то этимъ-то особенно питаются и возращаются крылья души; E. а отъ постыднаго, злаго и противнаго высшему они ослабѣваютъ и гибнутъ. Итакъ, великій вождь на небѣ, Зевсъ[1] ѣдетъ первый на крылатой своей колесницѣ, устрояя вез-
- ↑ Итакъ, великій вождь на небѣ, Зевсъ и проч... Этими словами начинается знаменитый Платоновъ миѳъ, объясняющій образно, гдѣ находилась человѣческая душа до своего пришествія въ этотъ земной міръ, что̀ она тамъ имѣла и чѣмъ наслаждалась, какъ и по какой причинѣ удалилась изъ прежняго своего отечества, отчего всегда жаждетъ возвратиться въ него и какимъ образомъ это для ней возможно. Нѣтъ сомнѣнія, что отдѣльныя черты, входящія въ разсматриваемую теперь философско-поэтическую картину Платона, заимствованы имъ изъ космологическихъ представленій Филолая и Эмпедокла. Филолай, вмѣстѣ съ прочими Пиѳагорейцами, училъ, что въ средоточіи міра находится алтарь Весты, а самый міръ дѣлилъ на двѣ области: на область неизмѣняемости, простирающуюся отъ души міра (т.-е. Весты) до луны, и на область измѣняемости, лежащую между луною и землею (Stob. Ecl. 1 p. 422, 488). Подобно этому, и Эмпедоклъ принималъ два міра: одинъ мысленный, другой чувственный (Sturs. Emped. Agrig. p. 277 sq. 280 sq.). Въ Платоновомъ миѳѣ міръ чувственный представляется сферою, вращающеюся внутри мысленнаго; а точка созерцанія того и другаго утверждается въ центрѣ вселенной; такъ что горизонтъ философа есть цѣлое полушаріе космоса. Предположивъ это, мы легко поймемъ смыслъ Платоновыхъ образовъ и выраженій. Двѣнадцать боговъ (потому что главныхъ Греція признавала двѣнадцать, Paus. Attic. 3, 40), которыхъ колесницами, или видимыми знаками (вегикулами) древніе обыкновенно почитали небесныя свѣтящіяся тѣла, ѣдутъ отъ Весты, своей матери, души міра, и каждый, въ сопровожденіи геніевъ и героевъ, вслѣдъ за Зевсомъ, совершаетъ свой путь въ предѣлахъ неба. Надобно замѣтить, что геніи и герои здѣсь — не иное что, какъ души, по разумной своей природѣ, созданныя Богомъ истиннымъ и получившія безсмертіе, а по тѣлесной или неразумной — богами звѣздными, и въ этомъ отношеніи смертныя, жившія на различныхъ звѣздахъ, согласно стихійнымъ свойствамъ своихъ тѣлъ (Tim. p. 41). Окончивъ дѣло устройства вселенной,
ποτὲ ἐν τῷ Φαίδρῳ λέγεται τὸ τὴν τοῦ πτεροῦ φύσιν, ὑφ᾿ ἦς ἄνω τὸ ἐμβριθὲς, ἀνάγεται, κεκοινωνηκέναι μάλιστα τῶν περὶ τὸ σῶμα τοῦ θείου), изгоняютъ изъ этого текста слово ψυχὴ и глаголъ κεκοινώνηκε относятъ къ именительному ἡ πτεροῦ δύναμις. Но должно замѣтить, что Платонъ говоритъ здѣсь о душѣ, поколику она находится уже въ тѣлѣ, слѣдовательно причастна тѣлесности; а потому приведенный текстъ не заключаетъ въ себѣ ничего страннаго. Гораздо страннѣе было бы приписать Платону мысль, что перо, болѣе чѣмъ тѣлесному, причастно божественному. Притомъ нѣтъ ни одного списка Платоновыхъ сочиненій, въ которомъ не удерживалось бы здѣсь слово ψυχή. Впрочемъ, переводъ Шлейермахера: auch theilt er vorzüglich der Seele mit von dem was des göttlichen Leibes ist, — нисколько не походитъ на правду.
есть прекрасное, мудрое, доброе и всё тому подобное: то этим-то особенно питаются и возращаются крылья души; E. а от постыдного, злаго и противного высшему они ослабевают и гибнут. Итак, великий вождь на небе, Зевс[1] едет первый на крылатой своей колеснице, устрояя вез-
————————————
- ↑ Итак, великий вождь на небе, Зевс и проч... Этими словами начинается знаменитый Платонов миф, объясняющий образно, где находилась человеческая душа до своего пришествия в этот земной мир, что̀ она там имела и чем наслаждалась, как и по какой причине удалилась из прежнего своего отечества, отчего всегда жаждет возвратиться в него и каким образом это для ней возможно. Нет сомнения, что отдельные черты, входящие в рассматриваемую теперь философско-поэтическую картину Платона, заимствованы им из космологических представлений Филолая и Эмпедокла. Филолай, вместе с прочими Пифагорейцами, учил, что в средоточии мира находится алтарь Весты, а самый мир делил на две области: на область неизменяемости, простирающуюся от души мира (т. е. Весты) до луны, и на область изменяемости, лежащую между луною и землею (Stob. Ecl. 1 p. 422, 488). Подобно этому, и Эмпедокл принимал два мира: один мысленный, другой чувственный (Sturs. Emped. Agrig. p. 277 sq. 280 sq.). В Платоновом мифе мир чувственный представляется сферою, вращающеюся внутри мысленного; а точка созерцания того и другого утверждается в центре вселенной; так что горизонт философа есть целое полушарие космоса. Предположив это, мы легко поймем смысл Платоновых образов и выражений. Двенадцать богов (потому что главных Греция признавала двенадцать, Paus. Attic. 3, 40), которых колесницами, или видимыми знаками (вегикулами) древние обыкновенно почитали небесные светящиеся тела, едут от Весты, своей матери, души мира, и каждый, в сопровождении гениев и героев, вслед за Зевсом, совершает свой путь в пределах неба. Надобно заметить, что гении и герои здесь — не иное что, как души, по разумной своей природе, созданные Богом истинным и получившие бессмертие, а по телесной или неразумной — богами звездными, и в этом отношении смертные, жившие на различных звездах, согласно стихийным свойствам своих тел (Tim. p. 41). Окончив дело устройства вселенной,
ποτὲ ἐν τῷ Φαίδρῳ λέγεται τὸ τὴν τοῦ πτεροῦ φύσιν, ὑφ᾿ ἦς ἄνω τὸ ἐμβριθὲς, ἀνάγεται, κεκοινωνηκέναι μάλιστα τῶν περὶ τὸ σῶμα τοῦ θείου), изгоняют из этого текста слово ψυχὴ и глагол κεκοινώνηκε относят к именительному ἡ πτεροῦ δύναμις. Но должно заметить, что Платон говорит здесь о душе, поколику она находится уже в теле, следовательно причастна телесности; а потому приведенный текст не заключает в себе ничего странного. Гораздо страннее было бы приписать Платону мысль, что перо, более чем телесному, причастно божественному. Притом нет ни одного списка Платоновых сочинений, в котором не удерживалось бы здесь слово ψυχή. Впрочем, перевод Шлейермахера: auch theilt er vorzüglich der Seele mit von dem was des göttlichen Leibes ist, — нисколько не походит на правду.
