теперь называется тѣломъ, и которою мы связаны, какъ улитки. Итакъ, да припишется это воспоминанію, что, при его посредствѣ, жажда тогдашняго произвела нынѣ такое длинное разсужденіе. Что же касается до красоты, то она D. блистала, какъ сказано, существуя еще тамъ, — съ видѣніями; пришедши же сюда, мы замѣтили живость ея блеска и здѣсь, и замѣтили это яснѣйшимъ изъ нашихъ чувствъ. Вѣдь между тѣлесными чувствами, зрѣніе слыветъ у насъ самымъ острымъ, которымъ однакожъ разумность не постигается; иначе она возбудила бы сильнѣйшую любовь, еслибы могла представить зрѣнію столь же живой образъ себя и все достойное любви въ себѣ. Нынѣ этотъ жребій принадлежитъ одной красотѣ; ей только суждено быть нагляднѣйшею и любезнѣйшею. Впрочемъ, не новопосвященный[1], E. или развратный не сильно стремится отсюда туда — къ красотѣ самой въ себѣ, когда на комъ-нибудь здѣсь видитъ ея имя: онъ смотритъ на нее безъ уваженія и, ища удовольствія, рѣшается всходить по обычаю четвероногаго и 251. осѣменять ее. Думая о сладострастіи, онъ не боится проводить жизнь въ наслажденіи, несообразномъ съ природою. Напротивъ, только что посвященный, созерцавшій много тамошняго, при взглядѣ на богообразное лице, хорошо отпечатлѣвшее на себѣ красоту, или какую-нибудь безтѣлесную идею, сперва приходитъ въ трепетъ[2] и объемлется какимъ-то страхомъ тамошняго; потомъ, присматриваясь, чтитъ его, какъ бога, и еслибы не боялся прослыть очень изступленнымъ, то своему любимцу приносилъ бы жертвы, будто священному изваянію, или богу. Это видѣніе красоты, какбы чрезъ дѣйствіе страха, измѣняетъ его, бро-
- ↑ Неновопосвященный, μὴ νεοτελὴς, противопулагается здѣсь не тому, кто посвященъ недавно, а тому, кто еще не посвященъ въ тайны божественныхъ видѣній, слѣдовательно не помнитъ красоты небесной; иначе, отъ созерцанія земнаго ея блеска тотчасъ переносился бы мыслію къ идеальному ея величію.
- ↑ Приходитъ въ трепетъ, ἔφριξε, выраженіе взято отъ священнаго трепета, объемлющаго новопосвященныхъ. Отсюда — ὅργια φρικτά θεῶν. Orph. Argon. v. 469.
теперь называется телом, и которою мы связаны, как улитки. Итак, да припишется это воспоминанию, что, при его посредстве, жажда тогдашнего произвела ныне такое длинное рассуждение. Что же касается до красоты, то она D. блистала, как сказано, существуя еще там, — с видениями; пришедши же сюда, мы заметили живость её блеска и здесь, и заметили это яснейшим из наших чувств. Ведь между телесными чувствами, зрение слывет у нас самым острым, которым однакож разумность не постигается; иначе она возбудила бы сильнейшую любовь, если бы могла представить зрению столь же живой образ себя и всё достойное любви в себе. Ныне этот жребий принадлежит одной красоте; ей только суждено быть нагляднейшею и любезнейшею. Впрочем, не новопосвященный[1], E. или развратный не сильно стремится отсюда туда — к красоте самой в себе, когда на ком-нибудь здесь видит её имя: он смотрит на нее без уважения и, ища удовольствия, решается всходить по обычаю четвероногого и 251. осеменять ее. Думая о сладострастии, он не боится проводить жизнь в наслаждении, несообразном с природою. Напротив, только что посвященный, созерцавший много тамошнего, при взгляде на богообразное лице, хорошо отпечатлевшее на себе красоту, или какую-нибудь бестелесную идею, сперва приходит в трепет[2] и объемлется каким-то страхом тамошнего; потом, присматриваясь, чтит его, как бога, и если бы не боялся прослыть очень исступленным, то своему любимцу приносил бы жертвы, будто священному изваянию, или богу. Это видение красоты, как бы чрез действие страха, изменяет его, бро-
————————————
- ↑ Неновопосвященный, μὴ νεοτελὴς, противопулагается здесь не тому, кто посвящен недавно, а тому, кто еще не посвящен в тайны божественных видений, следовательно не помнит красоты небесной; иначе, от созерцания земного её блеска тотчас переносился бы мыслью к идеальному её величию.
- ↑ Приходит в трепет, ἔφριξε, выражение взято от священного трепета, объемлющего новопосвященных. Отсюда — ὅργια φρικτά θεῶν. Orph. Argon. v. 469.
