полагавшаго высшее благо въ разумности и знаніи, между прочими, были Эвклидъ и вообще ученые, вышедшіе изъ школы мегарской: по ихъ воззрѣнію, наилучшее есть то, что̀ мыслится умомъ, или разумѣваемое существо, къ которому относится всякое познаніе и которому подобенъ и сроденъ, какъ говорили они, самый умъ. Такое свидѣтельство объ Эвклидѣ находимъ мы у Діогена Лаэрція (II, 106): τὸ ἀγαθὸν πολλοῖς ἀπεφαίνετο ὀνόμασι καλούμενον· ὁτὲ μὲν γὰρ φρόνησιν, ὁτὲ δὲ θεὸν, καὶ ἄλλοτε νοῦν, καὶ τὰ λοιπά· τὰ δὲ ἀντικείμενα τῷ ἀγαθῷ ἀνῄρει. Это подтверждается и словами Цицерона (Academ. II, 42): quorum (megaricorum) fuit nobilis disciplina, cujus, ut scriptum video, princeps Xenophanes, — qui id bonum solum esse dicebant, quod esset unum et simile et idem semper. Къ мегарцамъ въ этомъ отношеніи близко подходили и такъ называемые элейцы или эретрійцы, о которыхъ въ томъ же мѣстѣ Цицеронъ говоритъ такъ: а Menedemo autem, quod is Eretria fuit, Eretriaci appellati, quorum omne bonum in mente positum et mentis acie, qua verum cerneretur. Болѣе же всѣхъ этихъ Сократовыхъ послѣдователей покровительствовалъ уму, какъ высшему благу, говорятъ, Антисѳенъ (см. Ritter, Hist. Phil. Vol. II, p. 126) и касательно сего ученія едва ли не ближе другихъ подходилъ къ смыслу Сократа, который, по свидѣтельству Діогена Лаэрція (II, 31), говорилъ: ἓν μόνον ἀγαθὸν εἶναι τὴν ἐπιστήμην. Да и не однѣ школы сократическія изслѣдывали въ тѣ времена значеніе высшаго блага; этого же предмета касалась и другая отрасль философовъ, вышедшая изъ школы Димокрита Абдерскаго, который, въ своемъ сочиненіи Κέρας Αμαλθείας, высшее благо поставлялъ, говорятъ[1], ἐν εὐθυμία или σομμετρία и ἀταραξία, то есть, въ спокойствіи и неустрашимости души, не возмущающейся ни страхомъ, ни удовольствіемъ, — и прибавляютъ, будто бы ходилъ слухъ,
- ↑ Stob. Eclogg. II, p. 74—76, 244 sqq. Cic. de Fin. V, 8, 29. Diog. Lаërt. IX, 45.
полагавшего высшее благо в разумности и знании, между прочими, были Эвклид и вообще ученые, вышедшие из школы мегарской: по их воззрению, наилучшее есть то, что̀ мыслится умом, или разумеваемое существо, к которому относится всякое познание и которому подобен и сроден, как говорили они, самый ум. Такое свидетельство об Эвклиде находим мы у Диогена Лаэрция (II, 106): τὸ ἀγαθὸν πολλοῖς ἀπεφαίνετο ὀνόμασι καλούμενον· ὁτὲ μὲν γὰρ φρόνησιν, ὁτὲ δὲ θεὸν, καὶ ἄλλοτε νοῦν, καὶ τὰ λοιπά· τὰ δὲ ἀντικείμενα τῷ ἀγαθῷ ἀνῄρει. Это подтверждается и словами Цицерона (Academ. II, 42): quorum (megaricorum) fuit nobilis disciplina, cujus, ut scriptum video, princeps Xenophanes, — qui id bonum solum esse dicebant, quod esset unum et simile et idem semper. К мегарцам в этом отношении близко подходили и так называемые элейцы или эретрийцы, о которых в том же месте Цицерон говорит так: а Menedemo autem, quod is Eretria fuit, Eretriaci appellati, quorum omne bonum in mente positum et mentis acie, qua verum cerneretur. Более же всех этих Сократовых последователей покровительствовал уму, как высшему благу, говорят, Антисфен (см. Ritter, Hist. Phil. Vol. II, p. 126) и касательно сего учения едва ли не ближе других подходил к смыслу Сократа, который, по свидетельству Диогена Лаэрция (II, 31), говорил: ἓν μόνον ἀγαθὸν εἶναι τὴν ἐπιστήμην. Да и не одни школы сократические исследывали в те времена значение высшего блага; этого же предмета касалась и другая отрасль философов, вышедшая из школы Димокрита Абдерского, который, в своем сочинении Κέρας Αμαλθείας, высшее благо поставлял, говорят[1], ἐν εὐθυμία или σομμετρία и ἀταραξία, то есть, в спокойствии и неустрашимости души, не возмущающейся ни страхом, ни удовольствием, — и прибавляют, будто бы ходил слух,
——————
- ↑ Stob. Eclogg. II, p. 74—76, 244 sqq. Cic. de Fin. V, 8, 29. Diog. Lаërt. IX, 45.
