что изъ этого Димокритова сочиненія кое-что заимствовалъ и Платонъ. При такомъ всеобщемъ стремленіи Сократовыхъ послѣдователей и прочихъ философовъ того времени рѣшать вопросъ о высшемъ благѣ, быть не могло, что бы лучшій и знаменитѣйшій изъ учениковъ Сократа не тронулъ того же самаго вопроса. Важность этого предмета должна была занимать умъ Платона тѣмъ болѣе, что онъ еще съ ранней поры разработывалъ его стихіи, — философскую свою дѣятельность, подражая учителю, направлялъ къ раскрытію силы и природы добродѣтели; ибо первые написанные Платономъ діалоги, по нашему мнѣнію[1], тѣ, въ которыхъ онъ строго держался предѣловъ нравственнаго Сократова воззрѣнія, не поднимаясь еще къ идеальному созерцанію вещей. Когда же идея въ умѣ его созрѣла и озарила всю область философской его познавательности, тогда выразилась она и въ ученіи о высшемъ благѣ, — и вышелъ на свѣтъ Филебъ. Но высшее благо въ Филебѣ разсматривается не какъ абсолютное и само въ себѣ совершенное, а какъ благо въ жизни человѣка, обосновывающее возможно прочное его счастіе. Платонъ полагалъ — и, конечно, справедливо — что собственно человѣческаго блага негдѣ больше искать, какъ въ самомъ человѣкѣ, то есть, въ наибольшемъ совершенствѣ его природы, ручающемся за соотвѣтственную мѣру его блаженства. Извѣстно, что человѣческая личность, по его представленію, какъ бы двустороння (Tim. p. 41 E sqq.): одна сторона ея разумная — λογιστικὸν, другая неразумная — ἄλογον. Посему и благо разсматриваетъ онъ подъ двумя типами, называя ихъ удовольствіемъ и разумностію. Одинъ изъ этихъ типовъ относится къ той части человѣческой природы, которую составляетъ умъ, направляющійся къ изслѣдованію и познанію истины; другой находится въ ближайшемъ отношеніи къ чувственной нашей жизни, обнаруживающейся пожеланіями и инстинктивными стрем-
- ↑ См. Соч. Плат. ч. 1, стр. 49 и 345; ч. 2, стр. 148.
что из этого Димокритова сочинения кое-что заимствовал и Платон. При таком всеобщем стремлении Сократовых последователей и прочих философов того времени решать вопрос о высшем благе, быть не могло, что бы лучший и знаменитейший из учеников Сократа не тронул того же самого вопроса. Важность этого предмета должна была занимать ум Платона тем более, что он еще с ранней поры разрабатывал его стихии, — философскую свою деятельность, подражая учителю, направлял к раскрытию силы и природы добродетели; ибо первые написанные Платоном диалоги, по нашему мнению[1], те, в которых он строго держался пределов нравственного Сократова воззрения, не поднимаясь еще к идеальному созерцанию вещей. Когда же идея в уме его созрела и озарила всю область философской его познавательности, тогда выразилась она и в учении о высшем благе, — и вышел на свет Филеб. Но высшее благо в Филебе рассматривается не как абсолютное и само в себе совершенное, а как благо в жизни человека, обосновывающее возможно прочное его счастье. Платон полагал — и, конечно, справедливо — что собственно человеческого блага негде больше искать, как в самом человеке, то есть, в наибольшем совершенстве его природы, ручающемся за соответственную меру его блаженства. Известно, что человеческая личность, по его представлению, как бы двустороння (Tim. p. 41 E sqq.): одна сторона её разумная — λογιστικὸν, другая неразумная — ἄλογον. Посему и благо рассматривает он под двумя типами, называя их удовольствием и разумностью. Один из этих типов относится к той части человеческой природы, которую составляет ум, направляющийся к исследованию и познанию истины; другой находится в ближайшем отношении к чувственной нашей жизни, обнаруживающейся пожеланиями и инстинктивными стрем-
——————
- ↑ См. Соч. Плат. ч. 1, стр. 49 и 345; ч. 2, стр. 148.
