говорю, не относительно къ чему нибудь, какъ что̀ другое[1], но прекрасно всегда, по самой природѣ, и возбуждаетъ нѣкоторыя особенныя удовольствія, нисколько не сходныя D. съ чесаніемъ. Есть и цвѣта̀, имѣющіе такой же характеръ[2]. Понимаемъ ли теперь, или какъ?
Прот. Я стараюсь, Сократъ; но постарайся и ты говорить еще яснѣе.
Сокр. Я говорю, то есть, о мягкихъ и выразительныхъ звукахъ, которые издаютъ какую нибудь одну чистую мелодію, и прекрасны не въ отношеніи къ другому, а сами по себѣ, и за которыми слѣдуютъ сродныя имъ удовольствія[3].
- ↑ О природѣ и значеніи тѣхъ вещей, которыя относятся къ чему нибудь другому, а самостоятельной цѣнности не имѣютъ, см. хорошее мѣсто въ Хармидѣ p. 168 B слл., гдѣ этотъ предметъ разсматривается сократически.
- ↑ Разумѣются цвѣта, прекрасные въ себѣ, независимо отъ своего отношенія къ различнымъ вещамъ. Но которые изъ нихъ именно таковы, — философъ здѣсь не говоритъ. Изъ дальнѣйшихъ его разсужденій (p. 52 E sqq.) видно, что такимъ цвѣтомъ почитаетъ онъ особенно бѣлый. Объ этомъ, нѣсколько темномъ предметѣ, яснѣе говорится въ Тимеѣ (p. 67 C sqq.), гдѣ Платонъ излагаетъ полное свое понятіе о цвѣтахъ и ихъ родахъ.
- ↑ Я говорю о мягкихъ и выразительныхъ звукахъ, λέγω δὴ τάς τῶν φθόγγων τὰς λείας καὶ λαμπράς. По замѣчанію Штальбома, здѣсь испорченъ текстъ чрезъ внесеніе слова φθόγγων, вмѣсто φωνῶν. Различіе между этими словами дѣйствительно есть; по-русски надобно различать ихъ какъ звукъ и голосъ, издаваемый не только живымъ органомъ человѣка, но и музыкальнымъ орудіемъ: звукъ струны и голосъ струны — не одно и то же: первый поражаетъ только перепонку уха, а послѣдній понятенъ чувству души. Здѣсь говорится о голосахъ безусловныхъ, доставляющихъ душѣ созерцателя удовольствіе чистое и не заключающихъ въ себѣ ничего непріятнаго: φωναὶ λεῖαι καὶ λαμπραὶ ἓν τι καθαρὸν μέλος ἱεῖσαι, — которымъ противоположны жесткіе и глухіе, отзывающіеся въ душѣ какъ-то непріятно и тревожно. Этотъ предметъ объясняетъ самъ философъ въ Тимеѣ (p. 67 B) и Аристотель (De Aud. vol. II, p. 800, 15; 801, 25; ed. Bekker): τῶν δὲ φωνῶν τυφλαὶ μέν ἐισι καὶ νεφώδεις, ὅσαι τυγχάνουσιν αὐτοῦ καταπεπνιγμένα-
быть принимаемо иначе, какъ за нѣчто простѣйшее и потому начальное. Τὸ περιφερές у Пиѳагора и Платона отличалось достоинствомъ высочайшаго совершенства. Diog. Laërt. Vit. Pythag. 19, 35; Plat. Tim. p. 33 B. Τὰ ἐπίπεδα καὶ στερεά, — напримѣръ, квадраты, треугольники, кубы, конусы, цилиндры, — не заключаютъ въ себѣ также ничего, кромѣ тѣхъ простыхъ началъ. — Но какимъ образомъ все такое могло доставлять уму много удовольствія? Этотъ вопросъ рѣшается въ Тимеѣ (p. 52 D sqq.), гдѣ говорится, что весь міръ устроенъ Богомъ по законамъ соотношенія чиселъ и фигуръ.
говорю, не относительно к чему-нибудь, как что̀ другое[1], но прекрасно всегда, по самой природе, и возбуждает некоторые особенные удовольствия, нисколько не сходные D. с чесанием. Есть и цвета̀, имеющие такой же характер[2]. Понимаем ли теперь, или как?
Прот. Я стараюсь, Сократ; но постарайся и ты говорить еще яснее.
Сокр. Я говорю, то есть, о мягких и выразительных звуках, которые издают какую-нибудь одну чистую мелодию, и прекрасны не в отношении к другому, а сами по себе, и за которыми следуют сродные им удовольствия[3].
——————
- ↑ О природе и значении тех вещей, которые относятся к чему-нибудь другому, а самостоятельной ценности не имеют, см. хорошее место в Хармиде p. 168 B слл., где этот предмет рассматривается сократически.
- ↑ Разумеются цвета, прекрасные в себе, независимо от своего отношения к различным вещам. Но которые из них именно таковы, — философ здесь не говорит. Из дальнейших его рассуждений (p. 52 E sqq.) видно, что таким цветом почитает он особенно белый. Об этом, несколько темном предмете, яснее говорится в Тимее (p. 67 C sqq.), где Платон излагает полное свое понятие о цветах и их родах.
- ↑ Я говорю о мягких и выразительных звуках, λέγω δὴ τάς τῶν φθόγγων τὰς λείας καὶ λαμπράς. По замечанию Штальбома, здесь испорчен текст чрез внесение слова φθόγγων, вместо φωνῶν. Различие между этими словами действительно есть; по-русски надобно различать их как звук и голос, издаваемый не только живым органом человека, но и музыкальным орудием: звук струны и голос струны — не одно и то же: первый поражает только перепонку уха, а последний понятен чувству души. Здесь говорится о голосах безусловных, доставляющих душе созерцателя удовольствие чистое и не заключающих в себе ничего неприятного: φωναὶ λεῖαι καὶ λαμπραὶ ἓν τι καθαρὸν μέλος ἱεῖσαι, — которым противоположны жесткие и глухие, отзывающиеся в душе как-то неприятно и тревожно. Этот предмет объясняет сам философ в Тимее (p. 67 B) и Аристотель (De Aud. vol. II, p. 800, 15; 801, 25; ed. Bekker): τῶν δὲ φωνῶν τυφλαὶ μέν ἐισι καὶ νεφώδεις, ὅσαι τυγχάνουσιν αὐτοῦ καταπεπνιγμένα-
быть принимаемо иначе, как за нечто простейшее и потому начальное. Τὸ περιφερές у Пифагора и Платона отличалось достоинством высочайшего совершенства. Diog. Laërt. Vit. Pythag. 19, 35; Plat. Tim. p. 33 B. Τὰ ἐπίπεδα καὶ στερεά, — например, квадраты, треугольники, кубы, конусы, цилиндры, — не заключают в себе также ничего, кроме тех простых начал. — Но каким образом всё такое могло доставлять уму много удовольствия? Этот вопрос решается в Тимее (p. 52 D sqq.), где говорится, что весь мир устроен Богом по законам соотношения чисел и фигур.
