Кратиломъ и Платономъ. Философъ этотъ говоритъ просто, что Платонъ «съ дѣтства обращался сперва съ Кратиломъ, отъ котораго впослѣдствіи принялъ мнѣнія гераклитянъ, что все чувствопостигаемое непрестанно течетъ, и что о вещахъ чувственныхъ никакое познаніе невозможно». Стало быть, онъ передаетъ одно — что Платонъ учился у Кратила, то есть слушалъ его наставленія и ученіе. Но отсюда еще нельзя заключать о близкой, дружеской связи ихъ между собою. Что̀ же, если Платонъ впослѣдствіи не высоко цѣнилъ наставленія Кратила и даже презиралъ его за упорство въ ложныхъ мнѣніяхъ? — не могло ли быть, что онъ рѣшился преслѣдовать его насмѣшками и шутками, какъ приверженца уродливой доктрины? И что это было дѣйствительно такъ, мы не будемъ сомнѣваться, если всмотримся въ образъ Кратила, какъ онъ начертанъ въ соименномъ разговорѣ. Въ самомъ дѣлѣ, Кратилъ здѣсь такъ преданъ началамъ гераклитянъ, что, сколь ни нелѣпы указываемыя Сократомъ словопроизводства, онъ тотчасъ подтверждаетъ ихъ своимъ согласіемъ, лишь бы только этимъ доказывались текучесть и смѣняемость вещей. Притомъ онъ до того твердо держится своихъ понятій, что никогда не отступаетъ отъ своего мнѣнія, и это замѣтитъ всякій, кто внимательно прочитаетъ діалогъ отъ p. 427 E. Потомъ, когда въ концѣ книги Сократъ Гераклитовой наукѣ о движимости вещей противоположилъ свое, или, лучше, Платоново ученіе объ идеяхъ, онъ и тутъ прибавилъ, что Гераклитовъ взглядъ все таки столько нравится ему, что въ его преимуществѣ онъ и теперь не сомнѣвается и никогда не будетъ сомнѣваться. Человѣкъ съ такимъ упорнымъ и слѣпымъ убѣжденіемъ и не сознаетъ, что приводимыя Сократомъ словопроизводства имѣютъ характеръ насмѣшки и шутки, и безъ малѣйшаго колебанія вѣритъ даже тому, что ими Сократъ обязанъ Эвтифрону, либо какому иному гераклитянину. Судя по такому описанію его, кажется, не трудно допустить, что Платону, не смотря на знакомство его съ
Кратилом и Платоном. Философ этот говорит просто, что Платон «с детства обращался сперва с Кратилом, от которого впоследствии принял мнения гераклитян, что всё чувствопостигаемое непрестанно течет, и что о вещах чувственных никакое познание невозможно». Стало быть, он передает одно — что Платон учился у Кратила, то есть слушал его наставления и учение. Но отсюда еще нельзя заключать о близкой, дружеской связи их между собою. Что̀ же, если Платон впоследствии не высоко ценил наставления Кратила и даже презирал его за упорство в ложных мнениях? — не могло ли быть, что он решился преследовать его насмешками и шутками, как приверженца уродливой доктрины? И что это было действительно так, мы не будем сомневаться, если всмотримся в образ Кратила, как он начертан в соименном разговоре. В самом деле, Кратил здесь так предан началам гераклитян, что, сколь ни нелепы указываемые Сократом словопроизводства, он тотчас подтверждает их своим согласием, лишь бы только этим доказывались текучесть и сменяемость вещей. Притом он до того твердо держится своих понятий, что никогда не отступает от своего мнения, и это заметит всякий, кто внимательно прочитает диалог от p. 427 E. Потом, когда в конце книги Сократ Гераклитовой науке о движимости вещей противоположил свое, или, лучше, Платоново учение об идеях, он и тут прибавил, что Гераклитов взгляд всё-таки столько нравится ему, что в его преимуществе он и теперь не сомневается и никогда не будет сомневаться. Человек с таким упорным и слепым убеждением и не сознает, что приводимые Сократом словопроизводства имеют характер насмешки и шутки, и без малейшего колебания верит даже тому, что ими Сократ обязан Эвтифрону, либо какому иному гераклитянину. Судя по такому описанию его, кажется, не трудно допустить, что Платону, не смотря на знакомство его с
