жизнь будетъ для всѣхъ вожделѣнною и ни въ чемъ не нуждающеюся (αἱρετὸν ποιεῖ τὸν βίον καὶ μηδενὸς ἐνδεᾶ), — слѣдовательно, счастливою. Счастіе, которое Аристотель называетъ словомъ εὐδαιμονία, есть не что иное, какъ наилучшая жизнь, по Платону, состоящая изъ смѣси удовольствія и разумности, сдѣланной согласно съ законами вѣчнаго ума. Замѣтимъ мимоходомъ, что о причинахъ, почему ни одно удовольствіе, ни одна разумность недостаточны для высшаго блага, говорится также De Rep. VI, p. 505 B sqq: но тамъ этотъ предметъ, соотвѣтственно намѣренію писателя, разсматривается иначе; потому что тамъ рѣчь идетъ объ идеѣ высочайшаго блага, которое само по себѣ абсолютно, а не о наилучшей жизни. Кромѣ того, не безполезно будетъ сообразить, что̀ о необходимости удовольствія и мудрости для счастливой жизни говорится Legg. V, p. 732 D sqq.
Нашедши высшую посылку силлогизма, или положеніе о высшемъ благѣ человѣка, Сократу слѣдовало теперь этою мѣрою опредѣлить относительное достоинство удовольствія и разумности, или относительную близость этихъ благъ къ благу высшему. Но такъ какъ идея высшаго человѣческаго блага требуетъ, чтобы удовольствіе и разумность подводимы были подъ положеніе о высшемъ благѣ въ смѣшеніи, то чрезъ это естественно возбуждается новый вопросъ о частныхъ формахъ удовольствія и разумности, и рѣшеніе сего вопроса можетъ быть произведено уже не высшимъ благомъ, но, по требованію діалектической методы, разсмотрѣніемъ частныхъ формъ той и другой ингредіенціи подъ высшимъ родомъ каждой изъ нихъ; высшіе же ихъ роды могутъ быть опредѣлены не иначе, какъ цѣлымъ рядомъ началъ, распредѣляющихъ всѣ вещи въ природѣ по родамъ ихъ. Поэтому Сократъ обращается теперь къ высшимъ началамъ всѣхъ вещей, мимо которыхъ ничто не раждается и не достигаетъ свойственнаго себѣ совершенства. Это мѣсто весьма важно для уразумѣнія вообще философіи Платона. — Я думаю, говоритъ Сократъ, что разумность далеко превос-
жизнь будет для всех вожделенною и ни в чём не нуждающеюся (αἱρετὸν ποιεῖ τὸν βίον καὶ μηδενὸς ἐνδεᾶ), — следовательно, счастливою. Счастье, которое Аристотель называет словом εὐδαιμονία, есть не что иное, как наилучшая жизнь, по Платону, состоящая из смеси удовольствия и разумности, сделанной согласно с законами вечного ума. Заметим мимоходом, что о причинах, почему ни одно удовольствие, ни одна разумность недостаточны для высшего блага, говорится также De Rep. VI, p. 505 B sqq: но там этот предмет, соответственно намерению писателя, рассматривается иначе; потому что там речь идет об идее высочайшего блага, которое само по себе абсолютно, а не о наилучшей жизни. Кроме того, не бесполезно будет сообразить, что̀ о необходимости удовольствия и мудрости для счастливой жизни говорится Legg. V, p. 732 D sqq.
Нашедши высшую посылку силлогизма, или положение о высшем благе человека, Сократу следовало теперь этою мерою определить относительное достоинство удовольствия и разумности, или относительную близость этих благ к благу высшему. Но так как идея высшего человеческого блага требует, чтобы удовольствие и разумность подводимы были под положение о высшем благе в смешении, то чрез это естественно возбуждается новый вопрос о частных формах удовольствия и разумности, и решение сего вопроса может быть произведено уже не высшим благом, но, по требованию диалектической методы, рассмотрением частных форм той и другой ингредиенции под высшим родом каждой из них; высшие же их роды могут быть определены не иначе, как целым рядом начал, распределяющих все вещи в природе по родам их. Поэтому Сократ обращается теперь к высшим началам всех вещей, мимо которых ничто не рождается и не достигает свойственного себе совершенства. Это место весьма важно для уразумения вообще философии Платона. — Я думаю, говорит Сократ, что разумность далеко превос-
