нельзя, какъ много вредитъ истинной мысли Платона такое истолкованіе ея, что будто въ Теэтетѣ господствуетъ разсужденіе серьезное, чуждое всякой шутки и веселости: такой истолкователь гоняется просто за тѣнью, не замѣчая самой вещи.
Разсмотримъ теперь, въ какомъ порядкѣ и послѣдовательности развивается содержаніе Теэтета. Это разсмотрѣніе нужно особенно потому, что главная въ этомъ діалогѣ идея идетъ излучинами, уклоняется въ стороны, слѣдовательно дѣлаетъ не безполезнымъ указаніе руководительной нити, имѣющей облегчить вниманіе читателя.
Сцена собесѣдованія въ Теэтетѣ открывается тѣмъ, что киринейскій математикъ Ѳеодоръ и Сократъ случайно встрѣтились въ одной гимназіи. Ѳеодоръ тогда, надобно полагать, преподавалъ въ Аѳинахъ математику, потому что былъ, какъ говорится (Theaet. p. 145 A), γεωμετρικός, ἀστρονομικὸς καὶ λογιστικός τε καὶ μουσικός, καὶ ὃσα παιδείας ἔχεται. Нѣтъ ничего удивительнаго, что, владѣя такими познаніями, онъ заговорилъ съ Сократомъ въ духѣ послѣдователя Протагорова; потому что онъ, какъ читаемъ (p. 161 B, 162 A, 168 E), былъ другъ Протагора и до того одобрялъ образъ его мыслей, что, по смерти этого софиста, защищалъ его мнѣнія, будто наслѣдіе отца. Но положенія Гераклита ему не нравились, потому что были темны (p. 179 C sqq). И въ математикѣ, который во всемъ требуетъ ясности, это не удивительно. Не странно равнымъ образомъ и то, что онъ признаетъ себя непривычнымъ къ рѣчи разговорной (p. 146 B), и потому высказываетъ свое нерасположеніе къ собесѣдованію. Тѣмъ не менѣе однако Платонъ приписываетъ его наукѣ высокое значеніе, изъ чего становится вѣроятнымъ, что въ Киринеѣ онъ ревностно слушалъ этого математика (Diog. L. III, 6). Встрѣтившись съ нимъ въ гимназіи, Сократъ спрашиваетъ его о способностяхъ юношей, посѣщающихъ его школу. Ѳеодоръ болѣе другихъ между ними хвалитъ Теэтета, отличающагося благонравіемъ и скромно-
нельзя, как много вредит истинной мысли Платона такое истолкование её, что будто в Теэтете господствует рассуждение серьезное, чуждое всякой шутки и веселости: такой истолкователь гоняется просто за тенью, не замечая самой вещи.
Рассмотрим теперь, в каком порядке и последовательности развивается содержание Теэтета. Это рассмотрение нужно особенно потому, что главная в этом диалоге идея идет излучинами, уклоняется в стороны, следовательно делает не бесполезным указание руководительной нити, имеющей облегчить внимание читателя.
Сцена собеседования в Теэтете открывается тем, что киринейский математик Феодор и Сократ случайно встретились в одной гимназии. Феодор тогда, надобно полагать, преподавал в Афинах математику, потому что был, как говорится (Theaet. p. 145 A), γεωμετρικός, ἀστρονομικὸς καὶ λογιστικός τε καὶ μουσικός, καὶ ὃσα παιδείας ἔχεται. Нет ничего удивительного, что, владея такими познаниями, он заговорил с Сократом в духе последователя Протагорова; потому что он, как читаем (p. 161 B, 162 A, 168 E), был друг Протагора и до того одобрял образ его мыслей, что, по смерти этого софиста, защищал его мнения, будто наследие отца. Но положения Гераклита ему не нравились, потому что были темны (p. 179 C sqq). И в математике, который во всём требует ясности, это не удивительно. Не странно равным образом и то, что он признает себя непривычным к речи разговорной (p. 146 B), и потому высказывает свое нерасположение к собеседованию. Тем не менее однако Платон приписывает его науке высокое значение, из чего становится вероятным, что в Киринее он ревностно слушал этого математика (Diog. L. III, 6). Встретившись с ним в гимназии, Сократ спрашивает его о способностях юношей, посещающих его школу. Феодор более других между ними хвалит Теэтета, отличающегося благонравием и скромно-
