только пользуюсь ихъ свидѣтельствомъ, что есть удовольствія мнимыя. Уступаетъ, то есть, Платонъ, что философы, поставлявшіе удовольствіе въ отсутствіи скорби, тоже имѣли въ виду нѣчто справедливое, ибо мыслили объ удовольствіяхъ ложныхъ и смѣшанныхъ: но они не знали, что бываютъ также удовольствія чистыя, не отрицательныя, а положительныя, и теперь онъ указываетъ источникъ ихъ. Одинъ родъ такихъ удовольствій относится, говоритъ, къ вещамъ, подлежащимъ чувствамъ, а другой — къ занятію искусствами и науками. Истинныя удовольствія почерпаются отъ цвѣтовъ и формъ, отъ большей части пріятныхъ запаховъ, звуковъ, и отъ другихъ подобныхъ вещей, которыя, не возбуждая тягостнаго чувства опустѣнія, тѣмъ не менѣе производятъ нравящееся восполненіе. Сюда должны мы отнесть не тѣ звуки, цвѣта, формы, запахи, которые щекочутъ наши чувства и наводятъ на что нибудь другое, а тѣ, которые просты, постоянны и доставляютъ душѣ какъ бы извѣстную пажить знанія. Отъ этихъ, какъ показано въ Симпосіонѣ (p. 210 B sq.), весьма легко восходить къ идеямъ. Удовольствія, получаемыя отъ занятія искусствами и науками, бываютъ чисты тогда, когда къ занятію ими не присоединяется никакая непріятная жажда учиться (p. 50 E — 52 B), когда, то есть, наука не приковывается ни къ какой частной цѣли и не ограничивается тѣсными предѣлами, примѣняясь къ насущнымъ потребностямъ жизни, но отъ частнаго восходитъ къ общему, отъ измѣняющагося — къ постоянному, отъ временнаго — къ вѣчному. А какъ это бываетъ, видимъ изъ прекрасныхъ мѣстъ въ Симпосіонѣ (p. 210 B sqq.) и Государствѣ (VI, p. 485 A sqq.; VII, p. 521 D sqq.), которыя проливаютъ весьма много свѣта на это мѣсто Филеба. Мы раздѣлили удовольствія на чистыя и не чистыя, говоритъ далѣе Сократъ; — но теперь надобно указать и на другое различіе между ними. Одни изъ нихъ бываютъ порывистѣе, а другія тише и спокойнѣе: первымъ мы приписываемъ неумѣренность, послѣднимъ — умѣренность. При всей
только пользуюсь их свидетельством, что есть удовольствия мнимые. Уступает, то есть, Платон, что философы, поставлявшие удовольствие в отсутствии скорби, тоже имели в виду нечто справедливое, ибо мыслили об удовольствиях ложных и смешанных: но они не знали, что бывают также удовольствия чистые, не отрицательные, а положительные, и теперь он указывает источник их. Один род таких удовольствий относится, говорит, к вещам, подлежащим чувствам, а другой — к занятию искусствами и науками. Истинные удовольствия почерпаются от цветов и форм, от большей части приятных запахов, звуков, и от других подобных вещей, которые, не возбуждая тягостного чувства опустения, тем не менее производят нравящееся восполнение. Сюда должны мы отнесть не те звуки, цвета, формы, запахи, которые щекочут наши чувства и наводят на что-нибудь другое, а те, которые просты, постоянны и доставляют душе как бы известную пажить знания. От этих, как показано в Симпосионе (p. 210 B sq.), весьма легко восходить к идеям. Удовольствия, получаемые от занятия искусствами и науками, бывают чисты тогда, когда к занятию ими не присоединяется никакая неприятная жажда учиться (p. 50 E — 52 B), когда, то есть, наука не приковывается ни к какой частной цели и не ограничивается тесными пределами, применяясь к насущным потребностям жизни, но от частного восходит к общему, от изменяющегося — к постоянному, от временного — к вечному. А как это бывает, видим из прекрасных мест в Симпосионе (p. 210 B sqq.) и Государстве (VI, p. 485 A sqq.; VII, p. 521 D sqq.), которые проливают весьма много света на это место Филеба. Мы разделили удовольствия на чистые и не чистые, говорит далее Сократ; — но теперь надобно указать и на другое различие между ними. Одни из них бывают порывистее, а другие тише и спокойнее: первым мы приписываем неумеренность, последним — умеренность. При всей
