ствія, такъ и науки, подъ одною формою разумности, сходятся частными своими проявленіями въ третьемъ общемъ началѣ — смѣшенія. Но смѣшанность удовольствій не такова, какъ смѣшанность наукъ и искусствъ: въ первыхъ пріятное смѣшивается съ непріятнымъ или скорбію, а въ послѣднихъ истина входитъ въ смѣсь съ мнѣніями и чувственными представленіями. Тѣ, постепенно облагороживаясь, могутъ войти въ рядъ благъ человѣческой жизни только подъ формою удовольствій чистыхъ; а эти, постепенно оставляя область мнѣній, сближаются съ идеею человѣческаго блага только подъ формою діалектическаго созерцанія неизмѣнной истины.
Такъ какъ формы удовольствій и наукъ, по свойству смѣшивающихся въ нихъ частей, различны, а между тѣмъ надобно, чтобы онѣ составляли одно смѣшеніе и, подъ видомъ одного смѣшенія, входили въ объемъ высшаго человѣческаго блага, ὡς τὰ πολλὰ πρὸς τὸ ἕν; то Сократъ, по разсмотрѣніи формъ удовольствія и знанія, приступаетъ теперь къ смѣшиванію ихъ между собою. Это начинаетъ онъ съ стр. 59 D. E, гдѣ какъ бы указываетъ на готовую уже матерію смѣшенія для образованія счастливой жизни, и потомъ говоритъ: Добро, по природѣ, какъ прежде сказано, заключаетъ въ себѣ ту особенность, что бываетъ довольно самимъ собою и не нуждается ни въ какой другой вещи, тогда какъ ни удовольствіе, ни знаніе не имѣютъ такого свойства. Если это положеніе захотимъ мы удержать и теперь, — а слѣдуетъ, — то надобно какъ бы начертать нѣкоторый образъ блага, чтобы потомъ судить, удовольствію ли, или знанію должны мы дать второе мѣсто. Какъ же начертать его? — Прежнія разсужденія приводятъ насъ къ мысли, что блага надобно искать только въ жизни смѣшанной и размѣренной. А гдѣ благо, тамъ смѣшенію естественно быть прекрасному. Слѣдовательно, смѣшеніе удовольствія и разумности должно быть прекрасное. Но хорошо ли мы сдѣлаемъ, если смѣшаемъ все удовольствіе со всею разумностію? — Это было бы не безопасно. Поступимъ же такъ: зная, что въ разумности
ствия, так и науки, под одною формою разумности, сходятся частными своими проявлениями в третьем общем начале — смешения. Но смешанность удовольствий не такова, как смешанность наук и искусств: в-первых приятное смешивается с неприятным или скорбию, а в последних истина входит в смесь с мнениями и чувственными представлениями. Те, постепенно облагораживаясь, могут войти в ряд благ человеческой жизни только под формою удовольствий чистых; а эти, постепенно оставляя область мнений, сближаются с идеею человеческого блага только под формою диалектического созерцания неизменной истины.
Так как формы удовольствий и наук, по свойству смешивающихся в них частей, различны, а между тем надобно, чтобы они составляли одно смешение и, под видом одного смешения, входили в объем высшего человеческого блага, ὡς τὰ πολλὰ πρὸς τὸ ἕν; то Сократ, по рассмотрении форм удовольствия и знания, приступает теперь к смешиванию их между собою. Это начинает он со стр. 59 D. E, где как бы указывает на готовую уже материю смешения для образования счастливой жизни, и потом говорит: Добро, по природе, как прежде сказано, заключает в себе ту особенность, что бывает довольно самим собою и не нуждается ни в какой другой вещи, тогда как ни удовольствие, ни знание не имеют такого свойства. Если это положение захотим мы удержать и теперь, — а следует, — то надобно как бы начертать некоторый образ блага, чтобы потом судить, удовольствию ли, или знанию должны мы дать второе место. Как же начертать его? — Прежние рассуждения приводят нас к мысли, что блага надобно искать только в жизни смешанной и размеренной. А где благо, там смешению естественно быть прекрасному. Следовательно, смешение удовольствия и разумности должно быть прекрасное. Но хорошо ли мы сделаем, если смешаем всё удовольствие со всею разумностью? — Это было бы не безопасно. Поступим же так: зная, что в разумности
