На другой день послѣ бесѣды, изложенной въ Теэтетѣ, Ѳеодоръ и Теэтетъ, по условію, опять сходятся съ Сократомъ и приводятъ съ собою элейскаго иностранца, посвятившаго свою жизнь философіи. Сократъ привѣтствуетъ его съ особенною вѣжливостію, хотя и не безъ ироніи, подозрѣвая въ немъ какаго нибудь діалектика, который тонкими разсужденіями въ состояніи все колебать и опровергать. Но Ѳеодоръ, напротивъ, рекомендуетъ его, какъ человѣка кроткаго и скромнаго, не похожаго на обыкновенныхъ тогдашнихъ спорщиковъ: это, говоритъ, въ философіи человѣкъ божественный, какими я почитаю всѣхъ, надлежащимъ образомъ занимающихся ею. Выслушавъ это, Сократъ дѣлитъ философовъ на политиковъ и софистовъ, — а иногда они даже получаютъ имя сумасбродовъ, — и спрашиваетъ у иностранца, какое различіе находятъ элейцы между софистомъ, политикомъ и философомъ. По поводу этого Сократова вопроса, иностранецъ приступаетъ къ разсужденію о томъ, что̀ такое по природѣ софистъ, и къ собесѣдованію съ собою приглашаетъ Теэтета. У элейцевъ и мегарцевъ, кажется, было въ обычаѣ, для занятія діалектикою, устанавливать ученые разговоры, въ которыхъ извѣстные предметы обсужденія давали тему для состязанія. На это указываютъ многія свидѣтельства какъ о Зенонѣ элейскомъ, такъ и объ Эвклидѣ, главѣ мегарской школы. И такъ, начинается рядъ вопросовъ и отвѣтовъ о томъ, что̀ такое софистъ, — и при этомъ выдерживается способъ разсужденія больше мегарскій, чѣмъ сократическій. Предложенную задачу трудно рѣшить съ надлежащею точностію, говоритъ иностранецъ. Чтобы познакомиться съ самымъ удобнымъ способомъ ея рѣшенія, надобно сперва взять въ ней сторону легчайшую: тогда мы узнаемъ на самомъ дѣлѣ, ка̀къ, при изслѣдованіи, нужно обращаться съ этимъ предметомъ. Затѣмъ устанавливается разсужденіе о разныхъ искусствахъ и ихъ частяхъ, однакожъ такъ, что предметы настоящаго разсужденія впослѣдствіи весьма ловко принаравливаются къ софисту: софистъ
На другой день после беседы, изложенной в Теэтете, Феодор и Теэтет, по условию, опять сходятся с Сократом и приводят с собою элейского иностранца, посвятившего свою жизнь философии. Сократ приветствует его с особенною вежливостию, хотя и не без иронии, подозревая в нём какого-нибудь диалектика, который тонкими рассуждениями в состоянии всё колебать и опровергать. Но Феодор, напротив, рекомендует его, как человека кроткого и скромного, не похожего на обыкновенных тогдашних спорщиков: это, говорит, в философии человек божественный, какими я почитаю всех, надлежащим образом занимающихся ею. Выслушав это, Сократ делит философов на политиков и софистов, — а иногда они даже получают имя сумасбродов, — и спрашивает у иностранца, какое различие находят элейцы между софистом, политиком и философом. По поводу этого Сократова вопроса, иностранец приступает к рассуждению о том, что̀ такое по природе софист, и к собеседованию с собою приглашает Теэтета. У элейцев и мегарцев, кажется, было в обычае, для занятия диалектикою, устанавливать ученые разговоры, в которых известные предметы обсуждения давали тему для состязания. На это указывают многие свидетельства как о Зеноне элейском, так и об Эвклиде, главе мегарской школы. Итак, начинается ряд вопросов и ответов о том, что̀ такое софист, — и при этом выдерживается способ рассуждения больше мегарский, чем сократический. Предложенную задачу трудно решить с надлежащею точностью, говорит иностранец. Чтобы познакомиться с самым удобным способом её решения, надобно сперва взять в ней сторону легчайшую: тогда мы узнаем на самом деле, ка̀к, при исследовании, нужно обращаться с этим предметом. Затем устанавливается рассуждение о разных искусствах и их частях, однакож так, что предметы настоящего рассуждения впоследствии весьма ловко принаравливаются к софисту: софист
