лософы, держащіеся того мнѣнія, что существующее существуетъ лишь для чувствъ, отличаются обыкновенно большею нетерпимостію и упорствомъ. Противъ нихъ достаточно сильно слѣдующее доказательство. Всякое животное необходимо есть тѣло, одаренное душою. И такъ, душа дѣйствительно существуетъ. Но изъ душъ одна бываетъ справедлива, другая несправедлива; одна мудра, другая несмысленна. Стало быть, и справедливость, и мудрость, и прочія добродѣтели надобно также почитать дѣйствительно существующими, — хотя все это не можетъ быть постигаемо чувствами, и потому должно быть, конечно, безтѣлесно. А такъ какъ, не смотря на то, есть люди, отвергающіе все, чего не могутъ осязать руками; то для опроверженія ихъ нужно вотъ какое разсужденіе. Все, что имѣетъ нѣкоторую силу и способность что либо дѣлать и терпѣть, почитается существующимъ; потому что сущность усматривается въ силѣ и способности. Но эта сущность отлична отъ тѣлесной матеріи; слѣдовательно, существованіе надобно приписать и тому, что по природѣ отлично отъ тѣлъ. Мало того, этимъ исчерпывается вся природа существующаго, которую мы полагаемъ именно въ нѣкоторой дѣятельности (p. 246 A — 248 A).
Но оставимъ это и посмотримъ на противное мнѣніе тѣхъ философовъ, которые всю сущность поставляютъ въ зависимость отъ идей. Они замѣчаютъ различіе между рожденіемъ (γένεσις) и сущностію (οὐσία), и полагаютъ, что тѣлесно, дѣятельностію чувствъ, мы причастны рождающагося, а что̀ вѣчно и неизмѣнно, то постигается лишь нашимъ умомъ. — Но что значитъ на ихъ языкѣ быть причастнымъ вещей или идей? Внимательно вникнувъ въ это, мы легко поймемъ, что здѣсь надобно разумѣть нѣкоторое воздѣйствіе и страданіе, происходящее отъ способности тѣхъ, которые сходятся между собою. Однакожъ защитники идей не уступятъ намъ въ этомъ, потому что рожденію-то приписываютъ они силу дѣйствовать и страдать, а у сущности отнимаютъ ее. И такое мнѣніе ихъ, смотри, на какомъ слабомъ держится
лософы, держащиеся того мнения, что существующее существует лишь для чувств, отличаются обыкновенно большею нетерпимостию и упорством. Против них достаточно сильно следующее доказательство. Всякое животное необходимо есть тело, одаренное душою. Итак, душа действительно существует. Но из душ одна бывает справедлива, другая несправедлива; одна мудра, другая несмысленна. Стало быть, и справедливость, и мудрость, и прочие добродетели надобно также почитать действительно существующими, — хотя всё это не может быть постигаемо чувствами, и потому должно быть, конечно, бестелесно. А так как, не смотря на то, есть люди, отвергающие всё, чего не могут осязать руками; то для опровержения их нужно вот какое рассуждение. Всё, что имеет некоторую силу и способность что-либо делать и терпеть, почитается существующим; потому что сущность усматривается в силе и способности. Но эта сущность отлична от телесной материи; следовательно, существование надобно приписать и тому, что по природе отлично от тел. Мало того, этим исчерпывается вся природа существующего, которую мы полагаем именно в некоторой деятельности (p. 246 A — 248 A).
Но оставим это и посмотрим на противное мнение тех философов, которые всю сущность поставляют в зависимость от идей. Они замечают различие между рождением (γένεσις) и сущностью (οὐσία), и полагают, что телесно, деятельностью чувств, мы причастны рождающегося, а что̀ вечно и неизменно, то постигается лишь нашим умом. — Но что значит на их языке быть причастным вещей или идей? Внимательно вникнув в это, мы легко поймем, что здесь надобно разуметь некоторое воздействие и страдание, происходящее от способности тех, которые сходятся между собою. Однакож защитники идей не уступят нам в этом, потому что рождению-то приписывают они силу действовать и страдать, а у сущности отнимают ее. И такое мнение их, смотри, на каком слабом держится
