етъ той природы и свойствъ, какими обладаетъ другой. Все равно, какъ бы не прекраснымъ мы назвали то, что отличается отъ прекраснаго, не великимъ — то, что отличается отъ великаго. Ясно, стало быть, что такъ называемое у насъ не существующее все-таки существуетъ; ибо мы означаемъ этимъ словомъ не противоположность, а только различіе (p. 250 E — 258 C).
Но теперь, въ своемъ изслѣдованіи, мы зашли уже дальше, чѣмъ позволяетъ ученіе Парменида. Онъ не существующее понималъ какъ ничто, и полагалъ безразсуднымъ вдаваться въ эту область; мы же приписали не существующему не только существованіе, но и извѣстную природу, заключающуюся именно въ различіи. И такъ, не существующее, въ силу того, что все причастно сущности, слѣдуетъ признавать также и существующимъ; однакожъ, какъ нѣчто, только причастное сущности, оно не есть само существующее, ибо идеи τοῦ μὴ εἶναι и τοῦ εἶναι во всякомъ случаѣ различны. Какъ не существующее существуетъ, такъ, съ другой стороны, и само существующее, отличаясь отъ безчисленнаго множества остальныхъ родовъ, можно сказать, не существуетъ (p. 258 C — 259 B).
Мы видѣли, какимъ образомъ всѣ роды можно приражать и противопоставлять одинъ другому. При этомъ, конечно, нужно быть крайне осторожнымъ и избѣгать положеній произвольныхъ. Истинный философъ, прежде нежели допускаетъ то или другое соотношеніе родовъ, внимательно изслѣдуетъ причины и основанія, какія для этого представляются. Но подобной осторожности не замѣтно у тѣхъ мыслителей, которые (какъ, напр., эристики) произвольнымъ сопоставленіемъ разнородныхъ идей доказываютъ, что никакое общеніе родовъ (или разнообразіе предикатовъ) невозможно. Эта попытка все уединить и разобщить до того нелѣпа, что могла явиться только у людей, совершенно чуждыхъ философскаго образованія. Принять это ученіе значило бы отвергнуть всякую способность сужденія, кото-
ет той природы и свойств, какими обладает другой. Всё равно, как бы не прекрасным мы назвали то, что отличается от прекрасного, не великим — то, что отличается от великого. Ясно, стало быть, что так называемое у нас не существующее всё-таки существует; ибо мы означаем этим словом не противоположность, а только различие (p. 250 E — 258 C).
Но теперь, в своем исследовании, мы зашли уже дальше, чем позволяет учение Парменида. Он не существующее понимал как ничто, и полагал безрассудным вдаваться в эту область; мы же приписали не существующему не только существование, но и известную природу, заключающуюся именно в различии. И так, не существующее, в силу того, что всё причастно сущности, следует признавать также и существующим; однакож, как нечто, только причастное сущности, оно не есть само существующее, ибо идеи τοῦ μὴ εἶναι и τοῦ εἶναι во всяком случае различны. Как не существующее существует, так, с другой стороны, и само существующее, отличаясь от бесчисленного множества остальных родов, можно сказать, не существует (p. 258 C — 259 B).
Мы видели, каким образом все роды можно приражать и противопоставлять один другому. При этом, конечно, нужно быть крайне осторожным и избегать положений произвольных. Истинный философ, прежде нежели допускает то или другое соотношение родов, внимательно исследует причины и основания, какие для этого представляются. Но подобной осторожности не заметно у тех мыслителей, которые (как, напр., эристики) произвольным сопоставлением разнородных идей доказывают, что никакое общение родов (или разнообразие предикатов) невозможно. Эта попытка всё уединить и разобщить до того нелепа, что могла явиться только у людей, совершенно чуждых философского образования. Принять это учение значило бы отвергнуть всякую способность суждения, кото-
