Теэт. Да.
Ин. Такъ вотъ теперь и этого, Теэтетъ, простымъ ли призна̀емъ человѣкомъ, или непремѣнно истиннымъ D. софистомъ[1]?
Теэт. Никакъ не простымъ человѣкомъ. Вѣдь я понимаю, что̀ ты говоришь; онъ всячески долженъ быть такимъ, каково его имя-то. Намъ надобно только, какъ видно, опредѣлить, какое приписать ему искусство.
Ин. Ну, какое же оно? Ради боговъ, ужели мы не поняли, что одинъ изъ этихъ мужей — родня другому?
Теэт. Какой какому?
Ин. Удочный рыболовъ софисту.
Теэт. Какимъ образомъ?
Ин. Оба они представляются мнѣ нѣкоторыми охотниками.
Теэт. Какой ловли другой изъ нихъ? Объ одномъ-то мы, E. конечно, уже сказали.
Ин. Всю ловлю мы раздѣлили, кажется, надвое: разсѣкли ее на часть плавательную и пѣшую.
Теэт. Да.
Ин. Разсмотрѣли и то, сколько въ родѣ плавательномъ видовъ водяныхъ; а часть пѣшую оставили не раздѣленною, сказавъ, что она многовидна.
Теэт. Конечно.222.
- ↑ См. p. 219 A. О томъ, что человѣку простому, ἰδιώτῃ, противополагается ученый или знатокъ искусствъ, замѣчено уже въ Symp. p. 178 B; Tim. p. 20 A. Извѣстно и то, что знатоковъ искусства греки почитали дѣятелями въ средѣ гражданскаго общества; и потому простой человѣкъ, подъ которымъ разумѣли они земледѣльца и ремесленника, противополагаемъ былъ у нихъ также лицу, принимающему участіе въ дѣлахъ гражданскихъ и правительственныхъ. Но здѣсь человѣку простому поставляется въ противоположность истинный софистъ, — ὡς ἀληθῶς σοφιστής. Что софистъ, какъ учитель дѣтей, или какъ народный ораторъ, былъ лицо гражданское, — это ясно само собою. Но почему въ отношеніи къ человѣку простому названъ онъ истиннымъ софистомъ? — Платонъ, видимо, мѣтитъ здѣсь на этимологическое значеніе слова «софистъ», разумѣя подъ нимъ τὸν τῶν σοφῶν ἐπιστήμονα (сравн. Protag. p. 337 C). Спрашивается, то есть: что̀ это за искусство, выражаемое его именемъ, — дѣлать хитрыя соединенія и различенія словъ, — построять софизмы? — и полагается, что въ этомъ именно значеніи настоящая бесѣда должна разсматривать софиста.
Теэт. Да.
Ин. Так вот теперь и этого, Теэтет, простым ли призна̀ем человеком, или непременно истинным D. софистом[1]?
Теэт. Никак не простым человеком. Ведь я понимаю, что̀ ты говоришь; он всячески должен быть таким, каково его имя-то. Нам надобно только, как видно, определить, какое приписать ему искусство.
Ин. Ну, какое же оно? Ради богов, ужели мы не поняли, что один из этих мужей — родня другому?
Теэт. Какой какому?
Ин. Удочный рыболов софисту.
Теэт. Каким образом?
Ин. Оба они представляются мне некоторыми охотниками.
Теэт. Какой ловли другой из них? Об одном-то мы, E. конечно, уже сказали.
Ин. Всю ловлю мы разделили, кажется, надвое: рассекли ее на часть плавательную и пешую.
Теэт. Да.
Ин. Рассмотрели и то, сколько в роде плавательном видов водяных; а часть пешую оставили не разделенною, сказав, что она многовидна.
Теэт. Конечно.222.
——————
- ↑ См. p. 219 A. О том, что человеку простому, ἰδιώτῃ, противополагается ученый или знаток искусств, замечено уже в Symp. p. 178 B; Tim. p. 20 A. Известно и то, что знатоков искусства греки почитали деятелями в среде гражданского общества; и потому простой человек, под которым разумели они земледельца и ремесленника, противополагаем был у них также лицу, принимающему участие в делах гражданских и правительственных. Но здесь человеку простому поставляется в противоположность истинный софист, — ὡς ἀληθῶς σοφιστής. Что софист, как учитель детей, или как народный оратор, был лицо гражданское, — это ясно само собою. Но почему в отношении к человеку простому назван он истинным софистом? — Платон, видимо, метит здесь на этимологическое значение слова «софист», разумея под ним τὸν τῶν σοφῶν ἐπιστήμονα (сравн. Protag. p. 337 C). Спрашивается, то есть: что̀ это за искусство, выражаемое его именем, — делать хитрые соединения и различения слов, — построять софизмы? — и полагается, что в этом именно значении настоящая беседа должна рассматривать софиста.
