Вставьте сюда текст, который не нужно форматироватьму употребленію[1] словъ, легко направитъ наши рѣчи къ противному. Когда, то есть, мы назовемъ его дѣлателемъ отображеній, онъ спроситъ насъ, наоборотъ: а что непремѣнно называемъ мы отображеніемъ? И такъ, надобно смотрѣть, Теэтетъ, что̀ кто будетъ отвѣчать на вопросъ этого сорванца[2].
Теэт. Явно, что укажемъ на отображенія въ водѣ и въ зеркалахъ, также на живописныя, оттиснутыя, и на другіе, какіе еще бываютъ этого рода образы.
Ин. Открывается, Теэтетъ, что софиста ты не видывалъ.E.
Теэт. Что̀ такъ?
Ин. Тебѣ покажется, что онъ зажмурился, или вовсе не имѣетъ глазъ.
Теэт. Какъ?
Ин. Если ты дашь ему такой отвѣтъ, что укажешь на изображенія въ зеркалахъ и оттискахъ, то онъ посмѣется
- ↑ То есть, пользуясь возможностію давать словамъ такое употребленіе, какое позволяется искусствомъ фантастическимъ, — посредствомъ котораго рѣчь всегда можетъ принять противное направленіе.
- ↑ О такомъ значеніи слова νεανίας можно читать у Гейндорфа къ этому мѣсту, также у Маркланда ad Eur. Suppl. v. 580.
перь спрашивается; что такое идея и образъ вещей? И отвѣтъ приводитъ къ той мысли, что идея всегда составляется чрезъ подражаніе истинѣ. Но изъ этого слѣдуетъ, что истинно существуетъ только то, что дѣйствительно есть, а что производится по подобію дѣйствительно существующаго, то имѣетъ въ себѣ сущность, какъ образъ истины, такъ что, надобно думать, и существуетъ и не существуетъ; если, то есть, того самаго, чего представляетъ оно подобіе и видъ, вовсе нѣтъ, то ему слѣдуетъ называться не существующимъ; а когда видъ его есть, — оно дѣйствительно существуетъ, потому что носитъ отображеніе сущаго. Затѣмъ, отсюда выводится заключеніе, что не существующему надобно приписывать не то, собственно такъ называемое, абсолютное несуществованіе, но какъ присутствіе, такъ и отсутствіе сущности. Положимъ, что софистъ, какъ выдумщикъ мечтательныхъ представленій, хочетъ обмануть насъ изображеніемъ выдуманнаго, какъ истиннаго, или представленіемъ существующаго, какъ не существующаго; спрашивается: возможно ли это? — Если будемъ имѣть въ виду абсолютно не существующее, — рѣшительно невозможно, потому что τὸ μὴ ὄν, какъ выше сказано, нельзя ни назвать, ни мыслить; стало быть, τὸ ὄν не можетъ держаться съ нимъ никакимъ общимъ союзомъ. Что же остается? — Элеецъ приходитъ къ убѣжденію, что мнѣніе Парменида о сущемъ надобно подвергнуть испытанію; не такъ ли, то есть, надобно думать, что существуетъ не только сущее, но надобно приписывать существованіе и не сущему.
му употреблению[1] слов, легко направит наши речи к противному. Когда, то есть, мы назовем его делателем отображений, он спросит нас, наоборот: а что непременно называем мы отображением? Итак, надобно смотреть, Теэтет, что̀ кто будет отвечать на вопрос этого сорванца[2].
Теэт. Явно, что укажем на отображения в воде и в зеркалах, также на живописные, оттиснутые, и на другие, какие еще бывают этого рода образы.
Ин. Открывается, Теэтет, что софиста ты не видывал.E.
Теэт. Что̀ так?
Ин. Тебе покажется, что он зажмурился, или вовсе не имеет глаз.
Теэт. Как?
Ин. Если ты дашь ему такой ответ, что укажешь на изображения в зеркалах и оттисках, то он посмеется
——————
- ↑ То есть, пользуясь возможностью давать словам такое употребление, какое позволяется искусством фантастическим, — посредством которого речь всегда может принять противное направление.
- ↑ О таком значении слова νεανίας можно читать у Гейндорфа к этому месту, также у Маркланда ad Eur. Suppl. v. 580.
перь спрашивается; что такое идея и образ вещей? И ответ приводит к той мысли, что идея всегда составляется чрез подражание истине. Но из этого следует, что истинно существует только то, что действительно есть, а что производится по подобию действительно существующего, то имеет в себе сущность, как образ истины, так что, надобно думать, и существует и не существует; если, то есть, того самого, чего представляет оно подобие и вид, вовсе нет, то ему следует называться не существующим; а когда вид его есть, — оно действительно существует, потому что носит отображение сущего. Затем, отсюда выводится заключение, что не существующему надобно приписывать не то, собственно так называемое, абсолютное несуществование, но как присутствие, так и отсутствие сущности. Положим, что софист, как выдумщик мечтательных представлений, хочет обмануть нас изображением выдуманного, как истинного, или представлением существующего, как не существующего; спрашивается: возможно ли это? — Если будем иметь в виду абсолютно не существующее, — решительно невозможно, потому что τὸ μὴ ὄν, как выше сказано, нельзя ни назвать, ни мыслить; стало быть, τὸ ὄν не может держаться с ним никаким общим союзом. Что же остается? — Элеец приходит к убеждению, что мнение Парменида о сущем надобно подвергнуть испытанию; не так ли, то есть, надобно думать, что существует не только сущее, но надобно приписывать существование и не сущему.
