добро, что пріятно, и никакое разсужденіе не усомнится, B. что пріятное не непріятно: но между пріятностями, какъ мы говоримъ, есть много и добраго и злаго; а у тебя всѣ онѣ называются добромъ, хотя, если бы кто захотѣлъ довести тебя своимъ изслѣдованіемъ, ты согласился бы, что онѣ не сходны между собою. Такъ что же тожественное находится и въ худыхъ удовольствіяхъ и въ добрыхъ, въ отношеніи къ чему всѣ удовольствія называешь ты добромъ?
Прот. Какъ ты говоришь, Сократъ? Неужели кто нибудь, положивъ, что удовольствіе есть добро, уступитъ тебѣ и приметъ, твое мнѣніе, что одни удовольствія хороши, а C. другія изъ нихъ нехороши?
Сокр. Но вѣдь ты называешь ихъ взаимно неподобными, а нѣкоторыя и противными?
Прот. Только не какъ удовольствія.
Сокр. Мы опять возвращаемся къ прежнему, Протархъ. Стало быть, удовольствіе не отличается отъ удовольствія, но всѣ они, скажемъ, подобны, и высказанные теперь примѣры не портятъ нашей рѣчи; мы будемъ дѣлать новыя усилія и говорить, какъ люди самые плохіе и въ D. собесѣдованіи новички.
Прот. Что же это говоришь ты?
Сокр. То, что если, подражая тебѣ и защищаясь; я осмѣлюсь утверждать, что самое неподобное самому неподобному изъ всего — подобно, то буду утверждать одно съ то-
неподобную другой вещи, вѣдь и въ самомъ дѣлѣ слѣдуетъ называть ἑτέρῳ ὀνόματι, между тѣмъ какъ Сократъ укоряетъ за это Протарха. Поэтому Grou предъ προςαγορεύεις поставляетъ οὐ — частицу отрицательную; Гейндорфъ (Specim. Crit. p. 20), вмѣсто ἑτέρω, совѣтуетъ писать ἑνί γέ τῳ, т. е. однимъ какимъ нибудь именемъ; другіе стараются поправить дѣло иначе. Но мнѣ кажется, тутъ нѣтъ никакой надобности въ поправкѣ. Сократъ говоритъ такъ: «это различіе удовольствій повредитъ нашему разсужденію тѣмъ, что явленія, взаимно непохожія и противныя, ты называешь инымъ именемъ, чѣмъ какимъ слѣдовало, чѣмъ какое соотвѣтствуетъ несходству ихъ; потому что всѣмъ имъ даешь общее имя благъ. Такъ какъ изъ удовольствій одни хороши, а другія нехороши, то явно, что всѣ ихъ нельзя назвать добрыми; потому что это прямо противорѣчитъ логическому мышленію».
добро, что приятно, и никакое рассуждение не усомнится, B. что приятное не неприятно: но между приятностями, как мы говорим, есть много и доброго и злаго; а у тебя все они называются добром, хотя, если бы кто захотел довести тебя своим исследованием, ты согласился бы, что они не сходны между собою. Так что же тожественное находится и в худых удовольствиях и в добрых, в отношении к чему все удовольствия называешь ты добром?
Прот. Как ты говоришь, Сократ? Неужели кто-нибудь, положив, что удовольствие есть добро, уступит тебе и примет, твое мнение, что одни удовольствия хороши, а C. другие из них нехороши?
Сокр. Но ведь ты называешь их взаимно неподобными, а некоторые и противными?
Прот. Только не как удовольствия.
Сокр. Мы опять возвращаемся к прежнему, Протарх. Стало быть, удовольствие не отличается от удовольствия, но все они, скажем, подобны, и высказанные теперь примеры не портят нашей речи; мы будем делать новые усилия и говорить, как люди самые плохие и в D. собеседовании новички.
Прот. Что же это говоришь ты?
Сокр. То, что если, подражая тебе и защищаясь; я осмелюсь утверждать, что самое неподобное самому неподобному из всего — подобно, то буду утверждать одно с то-
——————
неподобную другой вещи, ведь и в самом деле следует называть ἑτέρῳ ὀνόματι, между тем как Сократ укоряет за это Протарха. Поэтому Grou пред προςαγορεύεις поставляет οὐ — частицу отрицательную; Гейндорф (Specim. Crit. p. 20), вместо ἑτέρω, советует писать ἑνί γέ τῳ, т. е. одним каким-нибудь именем; другие стараются поправить дело иначе. Но мне кажется, тут нет никакой надобности в поправке. Сократ говорит так: «это различие удовольствий повредит нашему рассуждению тем, что явления, взаимно непохожие и противные, ты называешь иным именем, чем каким следовало, чем какое соответствует несходству их; потому что всем им даешь общее имя благ. Так как из удовольствий одни хороши, а другие нехороши, то явно, что все их нельзя назвать добрыми; потому что это прямо противоречит логическому мышлению».
