одной стороны конечно, потому что причастно единства, а съ другой — безконечно, потому что заключаетъ въ себѣ необъятное число частей и формъ (p. 158 A — D).
Переходимъ теперь къ послѣднему отдѣлу первой части Парменидова разсужденія, въ которомъ объясняется, ка̀къ надобно думать о связи тѣлесной матеріи, которая по природѣ своей безконечна, съ однимъ тоже безконечнымъ. Слѣдовательно, отсюда начинается рѣчь объ отношеніи между двумя безконечными, изъ которыхъ одно есть τὸ ἕν, а другое – τὰ ἄλλα. Ἕν εἰ ἔστιν принимается здѣсь въ такомъ значеніи, что на слово ἔστιν надобно смотрѣть какъ на связь, — все равно, какъ если бы надлежало читать: ἓν εἰ ἕν ἐστιν. Изъ этого понятно, что вся сила ударенія въ этомъ выраженіи падаетъ на имя единства, — такъ что это не то единство, съ которымъ соединяется сущность, то есть, не конечное, а скорѣе то, въ которомъ нѣтъ природы сущности конечной. Вотъ содержаніе этого отдѣла. Если одно, говоритъ Парменидъ, берется само по себѣ, отдѣльно, безъ соединенія съ сущностію, то можно спросить, ка̀къ тогда надобно судить о прочемъ кромѣ одного? Во первыхъ, легко понять, что въ такомъ случаѣ одно отъ прочаго и прочее отъ одного полагаются совершенно отдѣльно. Нѣтъ третьяго, отъ того и другаго отличнаго, чѣмъ соединялись бы они, какъ общею связію; ибо имъ недостаетъ τὸ ὂν, или силы и природы сущности, которая одна дѣлаетъ то, что начала по природѣ безконечныя не только снабжаются формою и закономъ, но и связуются между собою нѣкоторою общностію. И такъ, если кромѣ одного и прочаго нѣтъ ничего, въ чемъ усматривалась бы связь того и другаго, то надобно заключить, что они взаимно раздѣлены. А когда собственно такъ называемое одно, то есть, безконечное, въ которомъ нельзя различить ни формы, ни отношенія, ни условія, совершенно отдѣлено отъ прочаго, или отъ множества тѣлъ, — явно, что въ прочемъ нѣтъ и того цѣлаго, нѣтъ и какихъ либо частей. Принявъ же это за вѣрное, надобно положить, что
одной стороны конечно, потому что причастно единства, а с другой — бесконечно, потому что заключает в себе необъятное число частей и форм (p. 158 A — D).
Переходим теперь к последнему отделу первой части Парменидова рассуждения, в котором объясняется, ка̀к надобно думать о связи телесной материи, которая по природе своей бесконечна, с одним тоже бесконечным. Следовательно, отсюда начинается речь об отношении между двумя бесконечными, из которых одно есть τὸ ἕν, а другое – τὰ ἄλλα. Ἕν εἰ ἔστιν принимается здесь в таком значении, что на слово ἔστιν надобно смотреть как на связь, — всё равно, как если бы надлежало читать: ἓν εἰ ἕν ἐστιν. Из этого понятно, что вся сила ударения в этом выражении падает на имя единства, — так что это не то единство, с которым соединяется сущность, то есть, не конечное, а скорее то, в котором нет природы сущности конечной. Вот содержание этого отдела. Если одно, говорит Парменид, берется само по себе, отдельно, без соединения с сущностью, то можно спросить, ка̀к тогда надобно судить о прочем кроме одного? Во-первых, легко понять, что в таком случае одно от прочего и прочее от одного полагаются совершенно отдельно. Нет третьего, от того и другого отличного, чем соединялись бы они, как общею связию; ибо им недостает τὸ ὂν, или силы и природы сущности, которая одна делает то, что начала по природе бесконечные не только снабжаются формою и законом, но и связуются между собою некоторою общностью. Итак, если кроме одного и прочего нет ничего, в чём усматривалась бы связь того и другого, то надобно заключить, что они взаимно разделены. А когда собственно так называемое одно, то есть, бесконечное, в котором нельзя различить ни формы, ни отношения, ни условия, совершенно отделено от прочего, или от множества тел, — явно, что в прочем нет и того целого, нет и каких-либо частей. Приняв же это за верное, надобно положить, что
