прочее, кромѣ одного, никакъ не можетъ ввести его въ себя, и потому остается вовсе безъ единства, — просто безконечнымъ множествомъ (τὰ πλήθη). А отсюда выходитъ, что τὰ ἄλλα нельзя почитать и многимъ; ибо все, изъ чего слагается многое, представляетъ собою частицы чего-то цѣлаго (τοῦ ὅλου), тогда какъ прочее, отдѣленное отъ одного, не заключая въ себѣ никакой его части, не можетъ имѣть ни одного, ни многаго, ни цѣлаго, ни частей; притомъ многое есть понятіе относительное, имѣющее смыслъ въ отношеніи къ одному и цѣлому, — слѣдовательно, абсолютному, свободному отъ всякаго условія и отношенія, не свойственно. Но такъ какъ прочее чуждо единства, то не составляетъ оно, или не содержитъ въ себѣ, и никакого числа, ибо числу свойственна опредѣленность, никакъ не принадлежащая тому, что безконечно; для числа единица столь необходима, что безъ нея никакъ невозможно дальнѣйшее счисленіе, нельзя получить ни двоицы, ни троицы, ни четверицы. А изъ этого слѣдуетъ, что прочему не должно приписывать ни подобія, ни неподобія: подобнымъ ли признаемъ его самому себѣ, или не подобнымъ, — положеніе наше будетъ несправедливо, потому что такимъ образомъ приписывалось бы ему два конечныхъ, и притомъ противныхъ качества, тогда какъ оно не имѣетъ никакихъ численныхъ отношеній. Нельзя также сказать, что прочее подобно или не подобно одному; потому что одно и прочее, какъ положено выше, находятся внѣ всякой связи одно съ другимъ. Нельзя, наконецъ, думать, что прочее тожественно или отлично, движется или покоится, равно или не равно, и т. д.; ибо если бы принадлежали ему эти качества, то оно содержало бы въ себѣ нѣкоторыя части чиселъ, но это, какъ мы видѣли, ему вовсе не свойственно (p. 159 B — 160 B).
Обозрѣвъ первую часть Парменидова разсужденія во всѣхъ его отдѣлахъ, мы считаемъ полезнымъ поставить какъ бы предъ глаза содержаніе и отношеніе ихъ въ слѣдующей таблицѣ.
прочее, кроме одного, никак не может ввести его в себя, и потому остается вовсе без единства, — просто бесконечным множеством (τὰ πλήθη). А отсюда выходит, что τὰ ἄλλα нельзя почитать и многим; ибо всё, из чего слагается многое, представляет собою частицы чего-то целого (τοῦ ὅλου), тогда как прочее, отделенное от одного, не заключая в себе никакой его части, не может иметь ни одного, ни многого, ни целого, ни частей; притом многое есть понятие относительное, имеющее смысл в отношении к одному и целому, — следовательно, абсолютному, свободному от всякого условия и отношения, не свойственно. Но так как прочее чуждо единства, то не составляет оно, или не содержит в себе, и никакого числа, ибо числу свойственна определенность, никак не принадлежащая тому, что бесконечно; для числа единица столь необходима, что без неё никак невозможно дальнейшее счисление, нельзя получить ни двоицы, ни троицы, ни четверицы. А из этого следует, что прочему не должно приписывать ни подобия, ни неподобия: подобным ли признаем его самому себе, или не подобным, — положение наше будет несправедливо, потому что таким образом приписывалось бы ему два конечных, и притом противных качества, тогда как оно не имеет никаких численных отношений. Нельзя также сказать, что прочее подобно или не подобно одному; потому что одно и прочее, как положено выше, находятся вне всякой связи одно с другим. Нельзя, наконец, думать, что прочее тожественно или отлично, движется или покоится, равно или не равно, и т. д.; ибо если бы принадлежали ему эти качества, то оно содержало бы в себе некоторые части чисел, но это, как мы видели, ему вовсе не свойственно (p. 159 B — 160 B).
Обозрев первую часть Парменидова рассуждения во всех его отделах, мы считаем полезным поставить как бы пред глазами содержание и отношение их в следующей таблице.
