риваетъ или относительно, или абсолютно. Послѣдній способъ разсмотрѣнія важенъ въ томъ случаѣ, когда требуется сохраненіе нѣкоторой мѣры, какъ въ искусствахъ. Вѣдь искусствамъ вмѣняется въ обязанность остерегаться всего недостающаго и излишняго, — иначе они не произведутъ добраго и прекраснаго. И такъ, самое искусство измѣрять, говоритъ элеецъ, надобно раздѣлить надвое: одно объемлетъ собою тѣ искусства, которыя измѣряютъ числа, длины, высоты, скорости, и обсуживаютъ все это чрезъ взаимное отношеніе, другое — тѣ, которыя великое и малое, недостающее и излишнее опредѣляютъ изъ природы и формы вещи, разсматриваемой въ ней самой, изъ приличія, благовременности, необходимости и, наконецъ, изъ того, что̀ стоитъ въ срединѣ между крайностями (p. 283 A — 285 C).
Къ этому элеецъ прибавляетъ замѣчаніе, имѣющее связь съ постановкою вопроса о политикѣ. Именно, онъ думаетъ, что всякое разсужденіе должно быть оцѣниваемо смотря по его задачѣ. И такъ, если дѣло идетъ о томъ, чтобы слушатели или читатели были наставлены въ діалектикѣ, то надобно смотрѣть не на то, длинна ли, коротка ли рѣчь, а на то, ясно ли развито все, что въ ней было предложено (p. 285 C — 287 B).
Окончивъ это изложеніе, иностранецъ возвращается къ своему вопросу о политикѣ, — впрочемъ такъ, что къ настоящему своему предмету почти постоянно примѣняетъ примѣръ прежняго разсужденія о ткацкомъ искусствѣ. Онъ продолжаетъ разсуждать такъ.
Подобно тому, какъ есть много искусствъ, хотя и помогающихъ ткацкому, однакожъ не принадлежащихъ къ нему, есть много и такихъ, которыя имѣютъ, конечно, значеніе въ отношеніи къ государству, но не могутъ быть частями самого искусства государственнаго. Нѣкоторыя изъ нихъ правильно было бы назвать вспомогательными, но никакъ не дѣйствующими, каковы, наприм.: во первыхъ, тѣ, которыми приготовляются разныя орудія и вырабатываются
ривает или относительно, или абсолютно. Последний способ рассмотрения важен в том случае, когда требуется сохранение некоторой меры, как в искусствах. Ведь искусствам вменяется в обязанность остерегаться всего недостающего и излишнего, — иначе они не произведут доброго и прекрасного. Итак, самое искусство измерять, говорит элеец, надобно разделить надвое: одно объемлет собою те искусства, которые измеряют числа, длины, высоты, скорости, и обсуживают всё это чрез взаимное отношение, другое — те, которые великое и малое, недостающее и излишнее определяют из природы и формы вещи, рассматриваемой в ней самой, из приличия, благовременности, необходимости и, наконец, из того, что̀ стоит в средине между крайностями (p. 283 A — 285 C).
К этому элеец прибавляет замечание, имеющее связь с постановкою вопроса о политике. Именно, он думает, что всякое рассуждение должно быть оцениваемо смотря по его задаче. И так, если дело идет о том, чтобы слушатели или читатели были наставлены в диалектике, то надобно смотреть не на то, длинна ли, коротка ли речь, а на то, ясно ли развито всё, что в ней было предложено (p. 285 C — 287 B).
Окончив это изложение, иностранец возвращается к своему вопросу о политике, — впрочем так, что к настоящему своему предмету почти постоянно применяет пример прежнего рассуждения о ткацком искусстве. Он продолжает рассуждать так.
Подобно тому, как есть много искусств, хотя и помогающих ткацкому, однакож не принадлежащих к нему, есть много и таких, которые имеют, конечно, значение в отношении к государству, но не могут быть частями самого искусства государственного. Некоторые из них правильно было бы назвать вспомогательными, но никак не действующими, каковы, наприм.: во-первых, те, которыми приготовляются разные орудия и вырабатываются
