Вѣдь кто возстаетъ на законы, утвержденные долговременнымъ употребленіемъ, зрѣло обсуженные мудрыми мужами и потому предложенные народу какъ хорошіе, тотъ въ конецъ подкапываетъ всякое основаніе дѣятельности и приноситъ обществу больше вреда, чѣмъ самыя предписанія. Поэтому тѣмъ, которые на всякій предметъ требуютъ законовъ, надобно стараться, чтобы противъ нихъ не было подкоповъ ни со стороны одного, ни со стороны многихъ. Что̀ такимъ образомъ публично предписано мудрыми мужами и утверждено законами, то̀ произошло не изъ инаго источника, какъ изъ подражанія истинному гражданскому искусству. Настоящій политикъ, какъ мы выше полагали, многое установитъ и сдѣлаетъ по собственному своему усмотрѣнію, а не по указанію писанныхъ законовъ, если только это покажется ему хорошимъ. Такому образу дѣйствій могутъ подражать и тѣ, которые въ своемъ обществѣ пользуются писанными законами, лишь бы только мужи мудрые подали совѣтъ объ исправленіи ихъ. Если за исправленіе ихъ возьмутся люди незнающіе, то, подражая правильной формѣ, будутъ подражать дурно, то есть, испортятъ законы. Что сказали мы выше о неспособности большой толпы совершенно понять и съ точностію слѣдовать какому нибудь искусству, то самое надобно сказать особенно объ искусствѣ царскомъ, котораго знаніемъ не овладѣютъ ни толпы богачей, ни весь народъ. И такъ, гражданскія общества, если только хотятъ они по силамъ подражать тому истинному государству, которымъ съ искусствомъ управляетъ одинъ, не должны ничего дѣлать противъ отечественныхъ правилъ и постановленій. Соблюденіемъ или пренебреженіемъ этого условія объясняются всѣ тѣ различныя формы правленія, которыя мы означили выше; потому что если богатые, пользуясь властью, имѣютъ въ виду то истинное общество и постоянно охраняютъ авторитетъ публичныхъ законовъ, то происходитъ господство вельможъ, которому мы даемъ имя аристократіи, а когда тѣ же самые вельможи не заботятся о законахъ, — возникаетъ
Ведь кто восстает на законы, утвержденные долговременным употреблением, зрело обсуженные мудрыми мужами и потому предложенные народу как хорошие, тот вконец подкапывает всякое основание деятельности и приносит обществу больше вреда, чем самые предписания. Поэтому тем, которые на всякий предмет требуют законов, надобно стараться, чтобы против них не было подкопов ни со стороны одного, ни со стороны многих. Что̀ таким образом публично предписано мудрыми мужами и утверждено законами, то̀ произошло не из инаго источника, как из подражания истинному гражданскому искусству. Настоящий политик, как мы выше полагали, многое установит и сделает по собственному своему усмотрению, а не по указанию писанных законов, если только это покажется ему хорошим. Такому образу действий могут подражать и те, которые в своем обществе пользуются писанными законами, лишь бы только мужи мудрые подали совет об исправлении их. Если за исправление их возьмутся люди незнающие, то, подражая правильной форме, будут подражать дурно, то есть, испортят законы. Что сказали мы выше о неспособности большой толпы совершенно понять и с точностью следовать какому-нибудь искусству, то самое надобно сказать особенно об искусстве царском, которого знанием не овладеют ни толпы богачей, ни весь народ. Итак, гражданские общества, если только хотят они по силам подражать тому истинному государству, которым с искусством управляет один, не должны ничего делать против отечественных правил и постановлений. Соблюдением или пренебрежением этого условия объясняются все те различные формы правления, которые мы означили выше; потому что если богатые, пользуясь властью, имеют в виду то истинное общество и постоянно охраняют авторитет публичных законов, то происходит господство вельмож, которому мы даем имя аристократии, а когда те же самые вельможи не заботятся о законах, — возникает
