надобно видѣть, какова связь искусства политическаго съ искусствомъ военачальническимъ, судейскимъ и ораторскимъ; только изслѣдовавъ это, мы могли бы политика строго отдѣлить отъ всѣхъ прочихъ, и показать его подъ исключительными его свойствами (p. 303 D — 304 A).
Относительно этого нужно замѣтить слѣдующее.
Отъ прочихъ искусствъ всегда отличается то искусство, которое показываетъ, кто занимается ими и въ какой мѣрѣ или какимъ образомъ каждое изъ нихъ должно быть примѣняемо къ дѣлу; потому что эта наука есть какъ бы царица всѣхъ прочихъ, которыя — только ея служительницы, а сами не знаютъ, въ какое время и какимъ образомъ понадобится примѣненіе ихъ. То же, конечно, бываетъ и съ тѣми искусствами, которыя сейчасъ поименованы нами, и которыя отъ искусства политическаго, сказали мы, должно отличать. Напримѣръ, когда нужно искусство говорить — изъ самаго этого искусства узнать нельзя; этому учитъ единственно искусство царское или политическое, которое, какъ бы распоряжается имъ. То же идетъ къ искусствамъ военачальническому и судейскому, которыхъ употребленіе совершенно зависитъ отъ искусства править государствомъ. Но такъ какъ всѣ эти искусства служатъ ему и какъ бы въ рабствѣ у него, то явно, какъ далеко отъ него они стоятъ. И такъ, искусство политическое есть не иное что, какъ то знаніе, которое наблюдаетъ за всѣми законами, постановленіями, публичными дѣлами, и всѣ ихъ мудро направляетъ (p. 304 A — 305 D).
Теперь политическое искусство отличили мы отъ всѣхъ прочихъ искусствъ, которыя могли бы, по видимому, объявлять на него ревнивыя свои притязанія. Послѣ сего остается ближе разсмотрѣть собственныя его обязанности. Сдѣлать это можно лучше всего, пользуясь подобіемъ искусства ткацкаго и разумѣя его, какъ ткачество царственное: посмотримъ, какимъ образомъ оно соединяетъ нити государства и переплетаетъ ихъ между собою. — Добродѣтели являются въ обществѣ подъ разными видами; изъ нихъ мужество и раз-
надобно видеть, какова связь искусства политического с искусством военачальническим, судейским и ораторским; только исследовав это, мы могли бы политика строго отделить от всех прочих, и показать его под исключительными его свойствами (p. 303 D — 304 A).
Относительно этого нужно заметить следующее.
От прочих искусств всегда отличается то искусство, которое показывает, кто занимается ими и в какой мере или каким образом каждое из них должно быть применяемо к делу; потому что эта наука есть как бы царица всех прочих, которые — только её служительницы, а сами не знают, в какое время и каким образом понадобится применение их. То же, конечно, бывает и с теми искусствами, которые сейчас поименованы нами, и которые от искусства политического, сказали мы, должно отличать. Например, когда нужно искусство говорить — из самого этого искусства узнать нельзя; этому учит единственно искусство царское или политическое, которое, как бы распоряжается им. То же идет к искусствам военачальническому и судейскому, которых употребление совершенно зависит от искусства править государством. Но так как все эти искусства служат ему и как бы в рабстве у него, то явно, как далеко от него они стоят. Итак, искусство политическое есть не иное что, как то знание, которое наблюдает за всеми законами, постановлениями, публичными делами, и все их мудро направляет (p. 304 A — 305 D).
Теперь политическое искусство отличили мы от всех прочих искусств, которые могли бы, по-видимому, объявлять на него ревнивые свои притязания. После сего остается ближе рассмотреть собственные его обязанности. Сделать это можно лучше всего, пользуясь подобием искусства ткацкого и разумея его, как ткачество царственное: посмотрим, каким образом оно соединяет нити государства и переплетает их между собою. — Добродетели являются в обществе под разными видами; из них мужество и раз-
